Серебряная богиня
Шрифт:
Любящий тебя Жан-Марк.
Пораженная Изабель показала записку Анабель.
— Ma cherie, вы хоть что-нибудь понимаете во всем этом?
— Рэм? Ничего не понимаю. При чем же здесь Рэм? Если бы Жан-Марк поссорился с Дэзи, то меня ничуть не удивило бы исчезновение бедняжки, но — Рэм?
— Я намерена расспросить его, — сказала Изабелль озабоченно, и они с Анабель направились по дому искать Рэма.
В тот день перед ленчем Дэзи, прихватив альбом для эскизов, отправилась в одно из своих любимых потайных мест — благоуханную эвкалиптовую рощу, откуда открывался приятный вид на фермерский домик и где вся земля была густо усыпана опавшими листьями, образовавшими толстый, мягкий ковер. Она пребывала в приятной сладостной истоме после вчерашнего
— Рэм, я здесь, — сонным голосом позвала она.
Рэм вошел в рощу и, не здороваясь, остановился прямо перед ней. Дэзи взглянула на него и рассмеялась:
— Если ты пришел полюбоваться видом отсюда, то как раз загородил его мне, а сам стоишь к нему спиной.
Рэм опустился на листья рядом с ней и молча, грубо вырвал альбом у нее из рук. Потом он схватил ее любимые карандаши, переломил каждый пополам и отбросил обломки далеко в сторону. Дэзи молча, с удивлением следила за ним.
— Я выгнал Жан-Марка прочь, так что можешь больше не выпендриваться перед ним, как грязная шлюшка! — почти прошипел Рэм сдавленным голосом. — Это представление вчерашней ночью было последней каплей. Я в жизни не видел такого отвратительного, непристойного зрелища: ты вешалась на шею каждому встречному рыбаку, каждому матросу, каждому проклятому фермеру. Они, должно быть, считают тебя местной вертихвосткой!
— Что?! — Дэзи не могла взять в толк, о чем он говорит.
— И не думай притворяться, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду! Разоделась в пух и прах и прижималась ко всем здешним болванам, к каждому… да еще всеми частями тела! А что касается твоего бесценного Жан-Марка, то я сказал ему: «Может быть, у вас во Франции и принято, приехав в гости, соблазнять дочь хозяйки дома, но, по моему мнению, только грязная развратная свинья способна на подобную низость!»
— Соблазнять? Да ты с ума сошел! О господи, Рэм, я только позволила ему поцеловать себя в щеку, клянусь тебе. Он такой забавный, и не более того. Как ты мог подумать, что он может быть моим любовником? Ты все испортил, — сказала Дэзи, негодующе глядя на Рэма. Удивление и возмущение звенели в ее голосе. — Рэм, посмотри на меня, — приказала Дэзи. — Неужели по моему лицу не видно, что я не лгу?
Она протянула руку и попыталась, взяв его за подбородок, развернуть его лицом к себе, но от ее прикосновения он отпрянул, издав какой-то животный, протестующий звук.
— Нет, Рэм, это несправедливо! — воскликнула Дэзи и без всякой задней мысли, вполне невинно, просто чтобы прогнать обиженное выражение с обожаемого ею и сейчас такого угрюмого лица, крепко поцеловала Рэма прямо в плотно сжатые губы. Но этот ее поступок лишил его рассудка. Застонав, он обнял ее и зарылся лицом в ее волосы. Он покрывал их поцелуями, не пропуская ни единого локона, охваченный долго подавляемыми чувствами, в которых гнев мешался с желанием. Какое-то время он избегал целовать ее в губы, но жаркая волна похоти подтолкнула его к ее рту. Он сдался и набросился на ее губы с жадностью, с какой умирающий от жажды впивается в доставшийся ему сочный плод. Удивленная Дэзи невинно отвечала на его поцелуи, радуясь тому, что Рэм, которого она полюбила с первой их встречи и никогда не переставала любить, тот Рэм, который был тайным героем ее мечтаний, Рэм, у которого она безнадежно вымаливала улыбку или просто доброе слово, сейчас крепко обнимает ее, добр с нею, любит и целует ее.
Она бездумно отдалась во власть новых ощущений, покорно принимая исполнение смутных желаний, мучивших ее многие годы. Дэзи, никогда прежде ни с кем не целовавшаяся в губы, теперь открывала для себя сладость прикосновения мужских губ, шершавость бритых щек, твердость зубов, свежую влажность языка. Она отвечала на его поцелуи с такой страстью, будто каждый из них способен был вернуть ее к прежней беспечной, шумной, счастливой жизни, перенести назад в беззаботное прошлое.
Объятия и поцелуи Рэма настолько погрузили Дэзи в счастливые переживания, что она не заметила, как он расстегнул пуговицы ее тонкой блузки, пока не ощутила прикосновение его губ к соскам грудей. Ощущение его губ на этих чувствительных бугорках было столь незнакомым и восхитительным, что на глаза ей навернулись слезы. Дэзи,
— Нет! Нет! — умоляла она. — Пожалуйста, не надо!
Но Рэм оставался глух к ее мольбам. В его лице появилось нечто нечеловеческое, безжалостное; профиль напоминал острие занесенного для удара копья, когда он склонился над распростертым телом. Ничто не могло остановить его в ту минуту. Ослепленный страстью, он широко раздвинул ее ноги, торопливо нащупал вожделенное отверстие и грубо овладел ею, разрывая нежную девственную плоть, готовый либо взять ее немедленно, либо тут же умереть от неудовлетворенного желания.
Мозг Дэзи отказывался что-либо понимать. Красно-бело-черные молнии проносились перед ее зажмуренными глазами, словно напоминание о вчерашнем фейерверке. Она лежала, пытаясь в нечленораздельных звуках выразить бешеный протест против происходящего, но в то же время прижимала к себе его дергавшееся тело. Ведь этот жестокий незнакомец, терзавший ее, был не кто иной, как Рэм, ее любимый, ненаглядный Рэм, и сознание этого было единственным, что хоть немного успокаивало ее, не позволяло лишиться рассудка.
Все кончилось, и теперь уже Рэм рыдал, лежа рядом с ней, а Дэзи обнимала и успокаивала его, целуя темноволосую голову брата и приговаривая: «Все хорошо, все хорошо». Она продолжала цепляться за него, как потерпевший кораблекрушение хватается за обломки погибшего корабля. Эвкалиптовые листья кололи ей спину, впервые в жизни ее ноздри вдыхали острый запах мужского пота, смешанного с запахом спермы, по ее ногам струилась кровь, и она промокала ее листками шершавой бумаги из разорванного альбома. Дэзи взглянула на Рэма, прятавшего лицо, уткнувшись в ее подмышку, и темное пламя свернуло в ее глазах. Она инстинктивно старалась утешить его, но ее собственную душу переполняли незнакомые мрачные чувства, столь непохожие на привычные ясные и чистые представления о жизни. Разбуженное физическое желание мешалось в ней с мучительным чувством стыда, которого ей не приходилось испытывать прежде. Душа и тело нестерпимо ныли от боли и обиды. Ей ужасно хотелось кричать, кусаться, царапаться, наконец, просто бежать отсюда куда глаза глядят. Она страстно желала всего на один час вернуться в прошлое, но ясно сознавала, что назад возврата нет.
Когда они наконец вернулись домой, солнце уже садилось и закат был столь ярким, что невозможно было смотреть на простиравшийся от дома до самого горизонта лес. Члены семейства де Люсини, отчаявшись разыскать Рэма и получить от него вразумительное объяснение таинственного исчезновения Жан-Марка, торопливо собрали вещи и укатили в Париж. Когда Рэм и Дэзи появились, следуя друг за другом в нескольких футах, Анабель сидела в салоне. Войдя в дом, Дэзи поспешила отвернуться и почти бегом скрылась в своей спальне. Но Анабель удалось перехватить Рэма, также направившегося к лестнице.
— Рэм! Мы всюду искали тебя. Скажи, ради бога, что произошло у вас с Жан-Марком?
— Ничего такого, о чем стоило бы говорить.
— Какая наглость! Если ты его выгнал, то должны же быть тому веские причины!
— Повторяю, Анабель, давайте оставим это.
Необычайно разгневанная Анабель вскочила на ноги.
— Черт побери, так что же между вами произошло?
— Ну если вы так настаиваете, то извольте. Жан-Марк позволил себе возмутительные, недостойные высказывания в адрес Дэзи, а я заявил ему, что он не джентльмен.