Серебряная Инна

Рюнель Элисабет

~~~

Арон остался на хуторе у Хельги и Соломона.

Пока была зима, он работал в лесу вместе с Соломоном. Они валили деревья, пилили их, обтесывали и отвозили на санях, запряженных лошадью, в деревню. Коня светлой масти звали Бальдр. На далеких островах, где вырос Арон, не было лесов, но лошади окружали его с детства. У Бальдра был упрямый, норовистый характер, и Арону удавалось справиться с ним легче, чем Соломону. Упрямый конь повиновался только Арону и только под его твердой рукой соглашался тянуть сани. Соломон не переставал дивиться тому, как тихий и робкий Арон мог успокоить своенравного жеребца одним жестом, не повышая голоса и не применяя

силы. Животные его слушались. Необычный человек этот Арон, думал Соломон.

Снег падал с деревьев крупными хлопьями. Птицы садились на голые ветки и кричали как оглашенные до захода солнца. Весна была словно раскрывшаяся рана. Все вдруг вырвалось наружу: вода, крики птиц, слепящий свет, проникающий в тело, в глазницы, в мозг, словно желая взорвать мир изнутри. Хохай располагался на возвышенности, и слышно было, как повсюду под снегом вниз стекает вода. Там, внизу, что-то все время журчало и струилось, и случалось, что в солнечные дни земля со вздохом проседала под ногами. Это было похоже на землетрясение в снежном, в метр толщиной, покрове, в результате которого образовывались трещины, люди и лошади теряли равновесие, чувствуя, что земля уходит из-под ног и снег может поглотить их.

Арона не отпускало чувство тревоги. Даже несмотря на то, что с появлением в его жизни Хельги и Соломона он больше не был одинок. Теперь у него появился дом. Эти люди приняли его без всяких вопросов, без подозрительности или неприязни. Они не стали ни о чем расспрашивать. Они уважали его нежелание рассказывать, и их не пугало его загадочное прошлое. Но теперь, когда в его жизни появилась стабильность, когда Арон пришел туда, куда стремился, проснулась внутренняя тревога. Он чувствовал потребность защитить одиночество внутри себя со всеми картинами, с ним связанными. Его одиночество казалось таким огромным, что в нем можно было заблудиться. И Арон бродил там, потерянный и беспокойный. Ему сложно было об этом говорить. Его мучили вещи, о которых невозможно поговорить с другими людьми, и он снова погружался в молчание, так его тяготившее.

И этот свет. Свет пробуждал тоску. Тоску по неизвестности. Никогда Арон не видел такого яркого света. Весна в этих краях была снежная, и все вокруг купалось в ослепительно белом свете. Даже ночи не спасали. Свет просачивался сквозь ночное небо, превращая землю в синий драгоценный камень.

По воскресеньям дети часто приходили в комнатку к Арону посмотреть на ракушки. Еще у него был засушенный морской конек, которого он хранил в мягкой тряпице. Детям никогда не надоедало его разглядывать. Такая маленькая головка, странное тело, такое сухое и колючее. Они приводили с собой других детей из деревни и просили показать им его сокровища. И, глядя на морского конька, передаваемого из рук в руки, дети верили, что все на свете бывает — и русалки, и тролли, и драконы, и виттры, и альвы [2] .

2

Существа из скандинавской мифологии.

— Осторожно, — просил Арон, — смотрите осторожно!

Когда у него появлялось желание, Арон рассказывал детям о разряженных слонах, перевозивших лес в Индии, и о морских водах, кишащих голодными акулами. Дети жадно слушали эти истории и просили еще и еще. Приходившие дети были всё старше и старше, и наконец к ним начали присоединяться взрослые, чтобы поглядеть на Ароновы сокровища. Арон рассказывал на ломаном шведском о людях у Аравийского моря, чью наготу прикрывает только набедренная повязка или небольшой кожаный футляр для мужского

органа, и о женщинах, которые, подобно богиням, шествуют с голой грудью и кувшинами на головах. Крестьяне посчитали бы, что он выдумывает, что он все это вычитал из книг, которые у него были, книг, написанных не на шведском, а на чужом языке, если б не этот морской конек. А сколько радости он вызывал у детей. Какое удовольствие было бережно держать его на ладони. Но чем больше радости доставляли эти предметы детям, тем больше беспокойства они внушали взрослым. Мир внезапно становился слишком большим. Им хотелось верить, что они знают свой мир, знают, что творится на свете. Но морской конек и все странные истории, рассказанные Ароном, лишали их этой уверенности. И хотя нельзя было сказать ничего плохого о новом жильце Хельги и Соломона — он был богобоязненным и миролюбивым человеком, — было что-то неприятное в том, как он говорил, и в его имени — все сразу догадались, что оно ненастоящее, да он и не пытался их в этом переубедить. И он никогда ничего не рассказывал о своей жизни.

— Арон живет с нами. Он часть нашей семьи, — обрубал все пересуды на корню Соломон. — И кроме того, мы же не знаем, откуда в этот мир приходят дети.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — вторила ему Хельга, — но для вас он слишком хорош, это уж точно.

Однажды Арон поехал вместе с соседом в Ракселе и прикупил камин — красивую штуковину с плиткой для готовки сверху. Через его спальню проходила труба, так что можно было без проблем встроить в нее камин. Парой вечеров позже, когда тепло от камина согрело комнату, он пригласил хозяев к себе.

Сперва поднялся Соломон с отцом на руках, за ним дети, и последней — Хельга. Все расселись на полу и кровати. Арон приоткрыл дверцу, чтобы огнем освещало комнату. Над изголовьем кровати висел небольшой железный крестик с фигурой распятого Христа, на столике рядом лежали книги и журнал. Все сидели молча. Хельга дала младшему грудь. В камине потрескивали поленья. Треск сопровождался позевыванием детей и сухим кашлем старичка. За окном падали хлопья последнего весеннего снега, которому недолго уже осталось лежать, как утешали себя крестьяне.

Арон подбросил в камин поленьев. Слышно было, как малыш сосет грудь.

— Недурственный камин, — заметил Соломон.

Арон кивнул.

— Хорошая вещь, — энергично закивала Хельга. Она уже давно говорила, что пора купить чугунную плиту вместо печки, но Соломон противился. Ему нравилось долгими зимними вечерами смотреть, как горит огонь.

— Огонь мне как друг. С ним можно разговаривать, — твердил он.

Арон, который сидел на полене перед камином и смотрел на огонь, повернулся к остальным. Увидев детей на полу, он спохватился:

— Да у меня же есть карамельки!

Достав из кармана кулек, он протянул его старшей девочке:

— Это вам. Ешьте, сколько хотите. — Затем достал еще один кулек поменьше. — Думаю, дедушке тоже не помешает сладенькое.

Угостив Хельгу и Соломона, Арон протянул кулек старичку.

Соломон наклонился к Арону:

— В лесу у нас работа спорилась. А теперь ты еще и камин купил. Можно подумать, что ты решил у нас остаться.

Арон дернулся:

— Если только вы не решите от меня избавиться.

— Ха! — усмехнулся Соломон. — Ты же так не думаешь?

— Нет, не думаю.

— Но ты о себе так ничего и не рассказал, — продолжил Соломон.

В комнате повисла тишина.

— Я не могу, — наконец ответил Арон.

— Ты от кого-то скрываешься?

— Я сбежал... много лет назад.

— Больше можешь ничего не говорить, — ответила с кровати Хельга. — Соломон, не расспрашивай его.

— Я и не собирался, но люди.