Серебряная корона
Шрифт:
— Хочешь чаю? — Она поднялась, не ожидая ответа, и прошла вечность, пока она вернулась, неся две дымящиеся керамические кружки. Он утонул в кресле, но выпрямился, когда она вернулась. И тут его взгляд упал на ящик с открытой крышкой. Машинально взял он кружку из ее рук. То, что он увидел в ящике, казалось нереальным.
— Что это?
Тут она повернулась, посмотрела туда же, куда он, и замерла. Она не нашла, что сказать. Он поднялся с кресла и опустился на колени перед деревянным ящиком. Взял горсть монет. Выбрал одну, другие посыпались между его пальцами. Она услышала, как он громко вздохнул, но его лица не видела. Он резко к ней
— Откуда это у тебя?
— Тебя это не касается. — Она чувствовала, что ее раздражение переходит в ярость. Какое ему дело?
— Меня не касается? А ты хоть знаешь, что это?
— Серебро. Мой рабочий материал. Мое будущее.
Он поднялся, подошел к ней с монетой в дрожащей руке и сунул ее ей под нос.
— Знаешь, что это такое? Понимаешь, что ты наделала? Ты должна отвечать за свои поступки!
— Не тебе говорить об ответственности!
— Эта монета отчеканена Генрихом, настоятелем бенедиктинского монастыря Корвей. Он был там аббатом с тысяча триста пятьдесят девятого по шестидесятый год. Висбю был обложен контрибуцией в шестьдесят первом году. Откуда это серебро?
— Из рыбацкого поселка Кронваль возле Эксты. Больше я ничего не знаю.
— Черт побери, что ты наделала, Биргитта! Куда нам теперь деваться? — Он упал на колени и прижался головой к ее животу. Биргитта еле удержалась, чтобы не отпихнуть его от себя.
Глава 35
Пляж, где песок нежный, как тесто для кекса, — так говорила Вега о пляже Сюдерсанд на острове Форё. Все правильно, думала Мария, пересыпая крошечные песчинки между пальцев. Ах, если бы Эмиль и Линда оказались здесь, как весело было бы им плескаться в море! Мария сильно скучала по детям. Тут она бы им столько всего показала! Дюны в заповеднике Улла Хау, где живут муравьиные львы и поджидают муравьев в своих воронках. Стада овец с закрученными рогами, пасущиеся на тощих лугах. Овечьи загоны с дерновой крышей, каменные изгороди, выложенные рядами круглых и рядами плоских камней в особом порядке. Известняковые скалы-раукары, чтобы по ним лазить, и поля самых синих на свете цветов, чтобы среди них бегать. Сколько же дети недополучают только из-за того, что свекровь — такая эгоистка!
Сегодня у Марии — единственный выходной. Небо было голубым, вода лишь немногим темнее. Солнце улыбалось своей самой теплой улыбкой, светило и злым, и добрым, хотя и с разным результатом. Арвидсон не поддавался очарованию дня. Он, серьезный и потный, сидел в майке под зонтом и читал «Процесс» Кафки. Марии казалось, что он на нее поглядывает, и ей было неловко за свои складки на животе. На самом деле ей хотелось сидеть и смотреть на море, но складки видно меньше, если лежать на спине, а еще лучше на животе. Поэтому она и лежала на животе. Если живешь у Веги Крафт, то тут уж точно не похудеешь! И еще попробуй найди развлечения, не связанные с дополнительными калориями. Кино? Пакет конфет. Поход? Рюкзак с едой. Танцы? Бокал пива или два. Это какое-то проклятие. Что толку питаться салатами, если потом нестерпимо хочется шоколада? Если однажды подсел на шоколад, то это навсегда, да тут еще Вегины булочки! Удрученная, Мария приблизилась к корзине с едой и взяла в руки упаковку шоколадных вафель. И беда, и утешение в одном флаконе, подумала она и сунула в рот целую вафельку.
Эк нашел себе новую приятельницу. Он сидел через два одеяла от Марии и мазал маслом для загара спину тонкой, как лезвие, блондинке. Смотри не
Мария почувствовала руку у себя на плече. Арвидсон протянул ей мороженое:
— Твое любимое, насколько я понимаю!
И он был прав. Сливочное мороженое с хрустящим шоколадом и орехами. Жизнь не так уж и плоха! Мария села, плюнув на то, как выглядит со стороны ее живот. Трудно ведь лежать на нем и есть мороженое! Арвидсон сел рядом на одеяло.
— Скучаешь по дому? — спросил он.
— И да и нет. Скучаю в основном по детям.
— А по мужу? — спросил Арвидсон, глядя в море.
Мария на секунду задумалась. К сердцу подступила и постепенно ушла горечь…
— Не знаю, — сказала она. — И да, и нет.
На закате они сели на паром «Будилла» и отправились обратно через пролив Форёсунд. Корабль получил название в честь яркой женщины, которую звали Будилла Кристина Якобсдоттер, она была рыбачкой и жила в середине девятнадцатого века. Чтобы добраться до своей лодки в местечке Хельгоманненс, она каждый день проходила по семь с половиной километров от своего дома. Это вычитал Арвидсон в путеводителе по Готланду. Мария купила пакетик жареного миндаля, и, пока они дождались своей очереди с машиной, он уже кончился! Эк на заднем сиденье слушал музыку в наушниках и на все вопросы отвечал в основном невпопад.
— Я бы хотела взглянуть на торфяник в Мартебу, — сказала Мария, когда они приблизились к Тингстэде. — Мы можем проехать в Висбю вдоль берега?
— Хочешь увидеть, где живет Улоф Якобсон?
— И это тоже.
Теплицу и выгон с лошадьми они увидели издали. Сам жилой дом был маленький и прятался в кустах сирени.
— Пойдешь поговоришь с ним? — спросил Арвидсон.
— Да, если он дома, — сказала Мария, выходя из машины, которую они припарковали на узкой лесной дороге. Она застегнула легкую куртку на «молнию». Как только солнце село, сразу быстро похолодало.
— Окно открыто, в нем горит свет. Эк, пойдешь с нами?
— Что?
Арвидсон наклонился к заднему сиденью и снял наушник с уха Эка.
— Пойдешь с нами? — спросил он сердито.
— Нет, я останусь здесь. — Казалось, Эк уснет в любую минуту.
Мария пошла к дому. Последние лучи заходящего солнца озарили красным светом осушенный торфяник, лес и дорогу, идущую через канал. Волосы Марии порозовели от заката.
— Вон в конце той дороги люди видели свет. — Мария подождала Арвидсона и показала на дорогу. — Немного жутко, не знаю почему.
— Души, не нашедшие покоя после смерти? — улыбнулся Арвидсон, сдерживаясь, чтобы не обнять ее за плечи.
Они постучались, но никто им не открыл. Было совершенно тихо. Они постучали опять, и звук отозвался эхом в ушах. Мария обошла полдома и заглянула в открытое окно. Стены были увешаны фотографиями. В основном пейзажами. На большинстве снимков была Биргитта, ее невозможно было не узнать и в вязаной шапочке, натянутой на уши, и танцующей босиком в белом платье на вершине причудливой скалы-останца, с развевающимися на ветру светлыми волосами. Поистине фотовыставка в ее честь! На буфете стояла самая большая фотография, на которой обнаженную Биргитту прикрывали лишь побеги плюща. Голая, и в то же время — одетая.