Серебряная отмычка

Глава 1

Эту историю мне рассказал один интеллигентный алкоголик, настоящего имени которого никто не знал, все называли его просто – Сказочник. Этому худощавому мужчине с утра можно было дать лет 50, а к вечеру не меньше 60-ти. Кожа на его бледном лице была практически лишена морщин, и только глубокие «гусиные лапки» предательски выдавали толи плохое зрение, толи хитрый прищур серых глаз, а большой нос с сизыми прожилками – любителя выпить. Из кармана его потертого клетчатого пиджака, как правило, торчала сложенная газета или какой-нибудь засаленный журнальчик. Меня с ним познакомил старый друг и одноклассник Сережка Ребусов. Недавно я опубликовал очередной роман в Столице, который имел неплохой успех, и смог себе позволить безбедный отпуск, приехав в родной город к своим старикам. Они жили в панельной пятиэтажке на окраине города. В полуподвальном помещении соседнего дома, Серёга лет девять–десять назад открыл пивной бар эконом-класса «Огонек». Но это название как-то не прижилось, и в народе его называли «наливайкой», видимо потому

что, хозяин закрывал глаза на то, что три постоянные официантки продавали в нем контрафактную водку на разлив. А еще они пекли на маленькой кухне пирожки и чебуреки. Надо отметить, что выпечка у них всегда была вкусная, свежая и недорогая, а ее запах у всех, кто проходил мимо этого заведения, сразу вызывал повышенное слюноотделение и аппетит. Открывался бар в девять утра и работал до одиннадцати часов вечера. Серега сам занимался закупкой и доставкой продуктов, а разливное пиво ему ежедневно привозили поставщики ближе к обеду. Поэтому он появлялся на работе не раньше одиннадцати утра. Сказочник всегда поджидал его к этому времени. Он помогал разгружать товар, подметал окурки и уносил мусорные мешки на помойку. За что получал от хозяина честно заработанные две кружки вчерашнего пива и три пирожка с разными начинками. Садился Сказочник за один и тот же столик, на место, с которого хорошо просматривался вход в бар, и разворачивал на нем свое чтиво. Для завсегдатаев этого заведения, он уже считался предметом интерьера, и каждый, кто заходил туда обязательно кивал ему в знак приветствия. Со своего места он выслеживал добычу, которую мог развести на кружку пива или рюмку водки какой-нибудь увлекательной историей, анекдотом или просто задушевной беседой. Говорят, что он когда-то торговал печатной продукцией в подземных переходах и мог бы сам написать не один десяток книг, но любовь к выпивке погубила его. Алкоголь давно вошел в его жизнь и уходить не собирался. Сказочник, будучи человеком с философским складом ума, придумал для себя формулу, следуя которой – человек никогда не станет пьяницей. Она была очень простая и заключалась в том, чтобы не пить до двенадцати часов утра и после восьми часов вечера. Для любого простака он мог рассказать какую-нибудь историю или байку на его вкус. А знал он их великое множество, потому что, как сам про себя говорил: «всегда держит ушки на макушке». С ним любили пооткровенничать местные гопники и таксисты, девушки легкого поведения и участковые, мелкие воришки и охранники, бомжи и бывшие полицейские. Порой, на первый взгляд, из совершенно не связанных между собой рассказов, он мог сложить свою отдельную историю.

Как-то в обеденное время я зашел к Серёге пропустить парочку кружек свежего нефильтрованного и перебрать косточки нашим одноклассникам. Но он оказался занят расчетами с поставщиками, и хитро улыбнувшись, сказал мне:

– Слушай, дружище, а давай я тебя представлю нашему Сказочнику? Тебе ведь, наверняка, скоро понадобиться сюжет для новой книги?

Делать мне было нечего, я никуда не спешил и поэтому легко согласился, хотя про себя подумал, что вряд ли этот пьяница сможет мне рассказать что-нибудь интересное, за что я бы смог уцепиться.

– Ты главное, не скупись на выпивку и закуску! – предупредил меня Серега и подвел к столику, за которым доедал свой последний пирожок Сказочник.

Я уселся напротив и протянул ему руку. Он ответил уверенным и, неожиданно, крепким рукопожатием.

– Хозяин шепнул мне на ушко, что ты, мил человек – писатель, и ищешь сюжет для своей новой книги? – произнес он, лукаво улыбаясь. Мне понравился его глубокий приятный голос, и я ответил:

– Не то чтобы, я мучаюсь от недостатка фантазии, но кто знает… может быть свой следующий роман я начну с того, что узнаю от тебя сегодня.

– А ты слышал, что-нибудь про серебряную отмычку?

– Нет. – честно ответил я.

– Тогда, послушай. Думаю, тебе понравиться эта история. Из нее получиться очень неплохая книжица.

– Произошла она в середине 90-х годов прошлого века. Тогда в нашем городе, как и во всей стране царил чудовищный беспредел. Но началась она за сотни километров отсюда, в одной маленькой, забытой богом, исправительно – трудовой колонии общего режима № 38-14 на севере нашей Родины. Именно от одного из её честных сидельцев, мне и посчастливилось услышать ее начало. А я всегда «держу ушки на макушке»! В этой колонии отбывали свой срок и трудились на ветхом заводике по переработке макулатуры в туалетную бумагу, человек сто – сто пятьдесят, осужденных за преступления малой тяжести. «Хозяином» колонии был некий майор Бирюк. Толстый, лысый неопрятный человек, попавший туда, чтобы самому избежать наказания за чрезмерное рукоприкладство по отношению к своей жене и тёще. В его жадном взгляде из-под густых кучек бровей, любой психолог смог бы углядеть явные признаки садизма. Но в те сложные времена работать начальником колонии было не только не выгодно, но и крайне опасно для жизни. Поэтому вышестоящие органы не удосуживались тщательным отбором кадров на эту должность. Что касается создания условий для содержания заключенных, которые бы способствовали всестороннему их развитию, то здесь государство не проявляло ни малейшей заинтересованности и стремления в обеспечении материальными ресурсами, а, наоборот, постоянно и настойчиво проводило политику «экономии», перекладывая расходы по содержанию осужденных на их собственные плечи. Как-то по осени, когда ежедневные проливные дожди размыли крышу

старого барака, в котором находились рабочие станки, послал Бирюк залатать прореху одного из арестантов, нашего земляка Клопа – маленького и щуплого воришку «форточника», который угодил туда из-за неудачной попытки залезть в торговый ларек. Клоп, вооружившись рулоном рубероида, забрался на крышу, но гнилые доски не выдержали даже его «бараний» вес, упал он с высоты четырех метров и угодил ногой прямо в работающий измельчитель бумаги. Станок заклинило, но ногу Клопу изрядно повредило металлическими жерновами. Говорят, орал он тогда так истошно, что все птицы, обитавшие в близлежащем лесу, выпорхнули из своих гнезд и взвелись в серое небо. Только Бирюку было не с руки, докладывать о несчастном случае на верх, и потому поместили несчастного Клопа в маленький лазарет при колонии. Заведовал им местный доктор Мерило, которого заключенные прозвали Мерином. Ни то из-за фамилии, ни то из-за лошадиной улыбки во весь рот, распирающий редкими желтыми зубами. Лекарств на «больничке» кроме спирта и анальгина не было, но все знали, что на каждой зоне имеется неприкосновенный запас морфина на всякий несчастный случай. Таких случаев в колонии № 38-14 не было, а если и случались, то никто про них не знал. Поэтому Мерин использовал этот запас только для своего личного пользования, что не было тайной ни для зеков, ни для самого Бирюка. И держал он этим знанием доктора, как ручную собачку на поводке. А тот в свою очередь закрывал глаза на садистские наклонности «хозяина» и все зверские избиения заключенных списывал на разборки зеков между собой. Когда Клопа в агонии от нестерпимой боли доставили на больничку, Мерин сказал, заливая ему в глотку стакан спирта:

– Ишь, ты как тебя угораздило, бедолагу! Ногу-то, будто медведь разодрал в клочья, так что, с ней тебе придется попрощаться, нужно в область тебя везти, ампутировать…

– Только не ногу, только не ногу прохрипел Клоп, там бриллианты… и потерял сознание. Доктор срезал с него ржавым скальпелем всю одежду, перетянул жгутом окровавленную ногу, обработал кое-как рану и с этой новостью пришел к Бирюку. Услышав ее, тот громко сглотнул, вытянул небритую шею и проведя костяшками пальцев по кадыку выдавил из себя:

– Ню-ню! – и бегом помчался на своих коротеньких толстых ножках в лазарет. Да так быстро, что долговязый Мерин едва за ним поспевал. Подбежав к койке, на которой метался от нестерпимой боли раненый Клоп, Бирюк сдернул с него серую застиранную простыню и присел рядом с тщедушным телом зека, которое напоминало один большой синяк из-за множества татуировок. Безобразный вид искалеченной конечности Клопа, не смутил «хозяина» колонии и не вызвал никаких отрицательных эмоций. Напротив, любой психиатр, заметил бы на лице Бирюка следы приятого возбуждения. Его узкий лоб покрылся испариной, а пухлые губы налились нездоровым малиновым цветом, которые он вытянул в трубочку:

– Ну, что, болезный, за какие ты там бриллианты базаришь? Только не вздумай мне гнать пургу, а то мигом отъедешь в деревянном макинтоше на ближайший погост для своих корешей, – медленно и четко говорил Бирюк, а сам с силой давил своим грязным пальцем в грудь Клопа. Маленькое тельце зека вздрогнуло, глаза слегка приоткрылись, и он измученным голосом ответил:

– Гадом буду, гражданин начальник, все скажу, только дай марафету, Христом Богом прошу, сил нет терпеть…

Бирюк взметнул на Мерина одобрительный взгляд и тот, нехотя, наполнил шприц морфином и дрожащими руками ввел Клопу. Клоп минуту спустя открыл глаза и начал говорить:

– За пару месяцев, как меня замели, мне мой дед перед смертью рассказал, что в нашем городе на месте детского дома, раньше был женский монастырь. Там, якобы, схоронены бриллианты, которые белогвардейские бабы собирали во время Гражданской, но беляки так и не успели ими попользоваться, потому как красные разгромили этот монастырь.

– А при чем тут твоя нога, сучёнок? – еле сдерживая свой гнев, обрушился Бирюк на Клопа.

– Так дед мне бумажку дал, с картой. Но я-то себя знаю: не потеряю, так пропью или проиграю. И набил я себе картинку аккурат на эту ляжку, а бумажку сжег. – Клоп с трудом показал рукой на перетянутую жгутом свою искалеченную ногу. На его худом бедре среди массы других татуировок Бирюк, действительно, разглядел подобие лабиринта со стрелочками и крестиком.

– Ню-ню, – хрюкнул довольный хозяин и его губы, сложенные в трубочку, начали то втягиваться, то вытягиваться.

– Дай еще марафету, начальник, а то ведь не дотяну до области, помру от боли…

– Да, ты и так сдохнешь, Клоп. Не хватало мне еще рапортами себя грузить о том, как тебя угораздило с крыши навернуться, – ответил Бирюк, развязал жгут и, не скрывая наслаждения, стал наблюдать, как кровь из раны заключенного забилась пульсирующими фонтанчиками и начала наполнять старый полосатый матрас. На его лице появилась довольная улыбка, обнажающая мелкие гнилые зубы. Он достал из кармана карамельку, откусил половину, а вторую завернул снова в фантик и убрал обратно в карман.

– Ну, и сука же ты – начальник. Хорошо, что я еще не успел рассказать тебе про серебряную отмычку…– произнес Клоп и испустил свой последний дух.

Глава 2

Сказочник держал в руках пустую пивную кружку и смотрел куда-то поверх меня.

– Ну что, ты напишешь роман про «Серебряную отмычку»? – спросил он, понимая, что уже заинтересовал меня.

– Откуда же мне знать, ты ведь еще ничего не рассказал. – ответил я, стараясь казаться, как можно более равнодушным.