Серебряная пуля
Шрифт:
— Это трудно понять. Там ведь так интересно.
— А мой отец… Помнишь таблички с именами великих игроков? Он почти все время продержал меня возле них, мучая вопросами, как на экзамене, — когда родился, каких успехов достиг. Отец проверял меня. А мне было лет восемь.
— А сейчас интереснее?
— Я бы сказал, да.
Она взяла его руку, и они молча пошли дальше.
— Расскажи мне побольше о твоем отце, Логан.
Он покачал головой.
— Сабрина, кое-что
— Когда он звонит, что он говорит?
Несколько раз девушка замечала, как после разговора с отцом по телефону Дэн возвращался в комнату поникший.
— Да не знаю. Дело не в словах. В отношении. Все высмеивается, все принижается.
— Правда? — Она невольно улыбнулась. — На кого-то очень похоже.
Сощурившись, он посмотрел на нее. И вдруг до него дошло.
— Сеф Шейн. — Но тут же покачал головой. — Нет, не притворяйся психиатром-любителем.
— А я и не притворяюсь. Я просто слушаю тебя.
Он натянуто улыбнулся.
— Во всяком случае, было бы трусостью обвинять отца в своих собственных проблемах. Могу держать пари, что Стиллман и Ларсен делают то же самое.
— Нет. Такие люди даже не позволяют себе думать о подобном. Но в общем-то да. Их не особенно любят здесь. Совершенно очевидно, их недолюбливали в детстве. Иначе почему им без конца хочется слушать о том, каюте они великие. А все потому, что нутром они чуют цену своему величию.
— Я уверен, ты права. — Логан глубоко вздохнул, размышляя, как ее наблюдения проецируются на него.
Она сжала его руку.
— Но тут большая разница — у тебя хорошее сердце.
— Ты так думаешь?
— Прекрасная душа. Я знаю. — Она помолчала. — Может, ты это унаследовал от отца? Ты никогда об этом не думал?
В тот же день, позднее, они сидели на террасе превосходного отеля «Отесага», пили вино и смотрели на открывавшийся вид, напоминавший полотна импрессионистов: в отдалении на волнах сверкающего озера качались парусники.
— А как твой отец? — спросил Дэн. Она удивленно посмотрела на него. Впервые он задал такой вопрос. Его интерес к ее жизни был всегда очень поверхностным.
— Мой отец? О, я его очень люблю.
— Расскажи. Я знаю, что он преподает антропологию…
— Эхо хобби и моей мамы, — заметила Сабрина.
— А почему он для тебя такой особенный? Можешь считать, что я занимаюсь исследованием, вдруг я когда-то сам заведу детей.
Потягивая вино, она молчала, размышляя.
— Он всегда давал мне понять, что я — серьезная личность. Для девочки не может быть ничего важнее, чем чувствовать такую оценку со стороны отца.
— И
Она кивнула.
— Но, я думаю, для девочки особенно. Без этого она не может чувствовать себя… сильной в этом мире, понять, что способна делать все, что хочет.
— Сабрина, в этом случае нет разницы между мужчиной и женщиной. Поверь мне. Ощущение неуверенности или беспомощности не является исключительным качеством какого-то пола.
Она положила руку ему на плечо.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Вы, американцы, верите в равенство полов. Но это наивно. — Она помолчала. — Ты ведь знаешь, как эта Уинстон говорит о силе?
— Старая кляча!
— И да, и нет.
— Что ты хочешь сказать?
Она помолчала.
— Можно мне задать тебе один вопрос? Как ты думаешь, скоро ли президентом Америки станет женщина?
— Да! — с готовностью ответил Логан, радуясь, что она меняет тему разговора. — Возможно, лет этак через двадцать…
— А, вот видишь. А если этот же вопрос задать женщинам, даже преуспевающим, они ответят: нет. Это фантазия.
— Да это же сумасшествие! Ты только посмотри в лицо фактам. Да в наше время…
— Нет, — резко оборвала его Сабрина. — Я говорю о другом, дело не только в фактах. Важно ощущение самих женщин. А оно меняется только под влиянием извне. — Она помолчала. — И, кстати, очень важно иметь это в виду и для нашего курса лечения.
Логан внимательно посмотрел на нее.
— Как это?
— Ни один мужчина, даже самый внимательный, по-настоящему не может понять, как боятся этой болезни женщины. Это невозможно. Невозможно понять, какой уязвимой делает такая болезнь женщину.
— Сабрина, я понимаю.
— Да, возможно. Головой. Но я тебе объясняю, почему многие пациентки с меньшим доверием относятся к мужчине, чем к женщине.
Он молчал, обдумывая услышанное.
— Уинстон…
— Я не защищаю ее, — сказала торопливо Сабрина. — Она не понимает ни нашего курса, ни тебя. Но давай будем честными: ей доступны страхи пациенток. И эти страхи вполне реальны.
Он ничего не ответил, уставившись в пространство. И Сабрина решила, что зашла слишком далеко. Она хотела совсем другого — дать ему выговориться, а не причинять боль.
— Ты часто думаешь о Джуди Новик? — вдруг спросил он.
Прошло три недели после несчастного случая с ней, а она все еще была в коме. У нее гематома мозга и ущемление мозгового ствола, шанса на выживание почти никакого.
— Иногда.
— Порой мне кажется, что те ребята радуются. — Он помолчал. — А я все думаю, как это могло случиться?