Серебряная равнина
Шрифт:
— Да, он вспыльчив, но справедлив, трудно тут сдерживаться. Я, поручик, сделаю все, что в моих силах. Хотя никаких гарантий не даю. — Рабас нахмурился: — Эта ваша паршивая атмосфера и впрямь подыграла. Должен признать, в незавидную историю попали вы.
Вошел Станек, направился к Вокроуглицкому и протянул ему руку:
— Я слышал…
— Но не все.
— Все. Вы искали меня в долине…
Лицо Вокроуглицкого покрылось красными пятнами.
— Я вас не догнал…
— Ну и что? Но вы шли на помощь. И добрая воля, очевидно, здесь
— Добрая воля со мной всегда, хотя не все кончается добром.
Сбивчиво он принялся объяснять. Но едва Вокроуглицкий дошел до того, как без всякого умысла он невольно подбросил Махату идею «бунтарства», горячность Станека сразу же затмила чувство благодарности:
— Так это вы вдохновитель? Отплатили за «Андромеду»?
— Стой, Ирка! — Рабас уже оттаскивал Станека от побледневшего Вокроуглицкого.
Вошел Галирж. Извинился.
— Подождите, пожалуйста, друзья. После допроса пленного я в вашем распоряжении. Идем, Ота.
Дверь закрылась не плотно, осталась небольшая щель.
Галирж устанавливал личность пленного. Он внимательно осматривал его форму, петлицы, награды, перелистал воинскую книжку и стал диктовать Вокроуглицкому:
— Франц Вебер, тысяча девятьсот первого года рождения, Вюрцбург…
Машинка равномерно застрекотала.
— Какая дивизия? — спросил Галирж. — Номер?
«Смотри-ка, новый номер, новая дивизия! Откуда? Наша разведка до сих пор ее не обнаружила». Как выяснилось, полковник прибыл раньше своей дивизии и присоединился к разведке, а в долине они были отрезаны от своих. «Так, а теперь получить данные о составе дивизии, когда она прибудет, какие ей отведены позиции и какие поставлены задачи: обороняться или наступать, если наступать, то где главное направление…»
Станек меж тем возмущался:
— Какой мерзавец! Ничтожество! Морду набью!
— Молчи! — Рабас потянул Станека: — Сядь сюда и — тихо!
— Сидел бы ты тихо, если б кто-то подбивал против тебя твоих солдат!
Из двери громко донесся голос пленного полковника:
— Я тоже знаю Прагу, герр капитан…
Не Рабас, слово «Прага» заставило Станека умолкнуть. Он стал слушать.
— Прага, герр капитан, прекрасна. Как наш Нюрнберг. Но я ее уже не увижу. Вы расстреляете меня?
— Пленного? — удивленно протянул Галирж.
— Но и вы, господь свидетель… и вы Прагу уже не увидите!
Станек уловил в его тоне непреклонную веру в то, что говорит. Он подошел к двери.
— Почему же и мы не увидим Прагу? — строго спросил Галирж.
Немец был от Станека близко, в двух-трех шагах, но голос его звучал словно откуда-то издалека.
— Вы думаете: великая Германия — это разбитые бомбами города, опустошенные деревни, нищета и голод? Как вы заблуждаетесь! Ведь мы ведем бои на чужой территории. Вам еще далеко до границ Польши, далеко до наших главных укреплений, но как только вы на них натолкнетесь, тогда и познакомитесь с тем, что мы для вас приготовили…
— Фау один или два? — спросил Галирж
Тон ответа был тоже ироническим:
— Откуда мне знать номер?
В тишине постукивала пишущая машинка. Рабас тоже подошел к двери.
— Вы забыли, что произошло после первой мировой войны? — спросил язвительно Франц Вебер. — Разве вы не убедились еще, что и Англии и Америке ближе наша система мышления, нежели большевистская? Мне жаль вас. Вы не учились у истории: пером и кровью скрепляете с русскими дружеский договор и тем самым, собственно говоря… Вы понимаете, не так ли?
Станек и Рабас в оцепенении слушали. Голос Галиржа:
— А вы учли уроки истории?
— Разумеется. Прежде чем направиться на Восток, мы, покорив всю Европу, обеспечили прочный тыл.
Галирж усмехнулся:
— Вы замечательные стратеги, господин полковник. Однако вы с такой «нежностью» заботитесь об этом тыле, что в настоящее время это скорее наш тыл, чем ваш.
— Не стоит выдавать желаемое за действительное, герр капитан. — Полковник прикрыл глаза. — Но у нас и на этот случай есть средства. Газовые камеры, например… Я мог бы об этом рассказать…
— Нет, благодарю, — остановил его Галирж. — Мы солдаты. Нас интересуют другие данные. Правда ли, что группа армий «Центр» планирует еще до рождества вернуть назад Киев…
— Почему бы ей этого не сделать? На то она и армия.
— Откуда возьмете дополнительные силы?
— На это вы могли бы найти ответ в моей философии, герр капитан.
— Говорите яснее!
— Перемещением дивизий из районов относительного затишья в районы, где решается судьба войны.
20
Рабас не стал дожидаться окончания допроса полковника и увел с собой Станека — подальше от Вокроуглицкого. Он понимал, что значит для надпоручика эта история с подстрекательством его солдат. Никакие объяснения Станека не убеждали, напротив, даже упоминание о Вокроуглицком еще больше распаляло его. Рабас боялся за Станека: «Схватится еще с поручиком, дойдет до рукоприкладства. За это и разжаловать могут. Или в тыл отправят, — Рабас от досады заскрипел зубами, — а я и товарища лишусь, и надежной связи в критическую минуту — в этом деле Ирка не имеет равных. Нет, я не допущу, чтобы эти двое нынче встретились друг с другом. Но как задержать Ирку?»
Рабас проводил надпоручика до его домика и, хоть тот и упирался, втолкнул его в дверь.
Станек сыпал ругательства, но, увидев Леоша, замолк. Рабас с нескрываемой радостью приветствовал Леоша:
— А, пан шеф-повар! Ну-ка покажи свое умение и подай нам на серебре шницель по-венски и мельницкое вино. К шницелю, разумеется, красное.
Леош бросил косой взгляд на своего сумрачного командира, но поддержал радостный тон Рабаса:
— Осмелюсь доложить, пан капитан, шницель будет. — И в ответ на удивленный взгляд Рабаса добавил: — Подрумяненные шницелечки, но из колбасы.