Серебряная рука
Шрифт:
Однако не все жители Алжира в безопасности. Из южных и восточных ворот уже давно выехали обнаженные всадники во главе с Ахмедом Фузули. Теперь настал его черед. Это его люди наблюдали за солдатами императора с гор, и, как только первый луч света пробивается сквозь грозовые тучи, они спускаются вниз. Дождь стекает каплями по их смазанным маслом, блестящим телам, как и по лоснящимся крупам лошадей, в то же время пропитывая насквозь одежду солдат неприятеля, отяжелевшую от грязи. Грязь забила металлическую сетку кольчуг, зазоры в латах, сапоги, сбрую лошадей, уже и без того разбухшую от воды и сковывающую
Дождь льет как из ведра. Берберы не используют огнестрельное оружие или порох. Они пускают отравленные стрелы, рубят саблями, колют кинжалами и уезжают целые и невредимые, потому что противникам не удается даже вытащить свои шпаги из ножен. Преследуя врагов, обнаженные всадники перебираются на другой берег реки, которая теперь почти спокойно бежит между холмов, поднимаются немного вверх по склону, чтобы при спуске перейти в галоп, вновь вытаскивают стрелы, снова переходят реку и, все так же летя во весь опор и нанося меткие удары, возвращаются на гребни, откуда появились, и исчезают за ними, оставив врагов окончательно обессиленными и потрясенными.
Ветер, кажется, переменился, однако нельзя утверждать это с полной уверенностью, так как суда, стоящие на рейде, попали в самый эпицентр смерча.
Во всяком случае, корабли получают от Андреа Дориа приказ оставить порт, оказавшийся главной мишенью для урагана, и тем, кому удается выполнить его, выходят в открытое море, чтобы поискать новое убежище.
Но когда солдаты, разбросанные по всей равнине, видят, что корабли уходят из порта, они, считая, что их предали, впадают в панику и бросаются в беспорядочное и бессмысленное бегство, даже не понимая, куда бегут.
Только мальтийские рыцари, сохраняющие подобие порядка, преследуют бегущих или, напротив, преграждают им путь, пытаясь восстановить строй.
— Не разбегаться! — кричат военачальники.
— Убивайте лошадей!
Этот приказ отдал император, который, чтобы подать пример, первым убивает своего скакуна.
Мощные и тяжелые животные, чем больше пугаются, нервничают и пытаются убежать, тем больше увязают в грязи и создают дополнительные препятствия для отступающих людей. Да и пушки, засыпанные землей или песком, оказываются коварными ловушками, ломая ноги тем, у кого они еще не сломаны.
Мокрая одежда примерзает к телу, так как дует ледяной, северный ветер. И кроме того, солдаты страдают от голода. Уже два дня они не получали полноценного питания. А теперь, на протяжении многих часов вообще ничего не ели, и неизвестно, когда и где смогут получить хоть что-то, кроме дождевой воды. Припасы занесло землей или смыло в море.
Пройдет много времени, прежде чем суда будут отремонтированы и смогут увезти отсюда тех, кто выжил. А что им делать теперь? Если двигаться на запад, может быть, и удастся спастись. Но куда идти теперь? И к кому? На востоке стоит город, который они считали легкой добычей, а он оказался неприступным. Многие, вместо того чтобы продолжать испытывать судьбу, желая получить еду и крышу над головой, сразу же поворачивают в сторону Алжира и, сменив имя Бога, кричат, воздевая руки: «Аллах! Аллах!»
Хасан-ага решил сдержать обещание, данное первому императорскому посланцу. Он не оставит
— Будем надеяться, что большинство все-таки уйдет.
Авангард отступающего войска достигает реки, настолько разлившейся, что вброд ее не перейти. Император приказывает построить мост.
— Дадим им время, — говорит Хасан-ага, успокаивая тех, кто призывает устроить новую вылазку и добить отступающих. — Они сломлены, но их все еще слишком много для нас.
Хасан хорошо знает, что генералы императора неглупы. В арьергарде они оставили лучшие части армии, на которые еще можно полагаться. Конечно, нужно попытаться добить их, чтобы враги никогда больше не вернулись. Однако бить их надо по частям, потому что вместе они все еще представляют огромную силу.
Штаб императорской армии теперь в недосягаемости для алжирских пушек, которые возобновили стрельбу по раскинувшемуся на берегу потока импровизированному лагерю. И пока солдаты под руководством специалистов пытаются сотворить чудо и построить мост, военный совет решает отправить послания раисам других городов западного побережья, дабы заручиться их дружбой или, по крайней мере, нейтралитетом.
Решено обратиться также и к кочевникам: наверняка, словно шакалы, скоро явятся из пустыни.
— Сейчас у нас нечего взять — скажут им, — но если вы предоставите нам помощь и убежище, то получите сторицей. Империя большая и богатая, так что может с лихвой оплатить оказанные ей услуги.
А пока надо как можно скорее привести в порядок разгромленное войско. Император смотрит сверху на свою гигантскую армию, напоминающую ему раненого дракона. Но если дракон захочет, удары его хвоста будут такими же смертоносными, как прежде.
То же самое думает и Хасан-ага, стоя на своей башне. В живых остались тысячи и тысячи императорских солдат. Видимо, сам Господь не хочет, чтобы они заметили, что все еще живы, и что их так много. Порох потерян безвозвратно, так что огнестрельное оружие теперь бесполезно, но сабли, пики, копья и все остальное холодное оружие можно очистить от грязи и успешно использовать по назначению, во всяком случае как палицы и дубины.
— Давай выйдем прямо сейчас, — просит его Али Бен Гад, — не дадим им уйти в уверенности, будто мы тут все умерли!
— Главное, что мы живы, а если выйдем сейчас, то и в самом деле можем погибнуть. Их все еще слишком много для нас. Если не вынуждать их чистить свое оружие от грязи, наше долготерпение будет вознаграждено.
Строительство моста идет полным ходом, но он еще не готов. Буря продолжается. Ливень обрушивается с небес, словно dies ires. [19]
У кораблей, снявшихся с якоря, печальная судьба. Одни потонули, другие разбились о берег. Но многим все-таки удалось уплыть на запад.
19
Dies ires (лат.) — гнев Божий.