Серебряная рука
Шрифт:
— Ну-ка попробуй, это тебе поможет.
Какой-то старик, с добрым лицом и лукавым взглядом, смачивает повязку в только что приготовленном снадобье.
— Нельзя же все время плакать. Спишь — и то плачешь. Ты не умеешь наслаждаться сном, парень, а сон — дар Аллаха. Держишься за свою боль даже во сне, а ты отпусти ее, пусть уходит!
Аультину, открыв глаза, тотчас же их закрывает и продолжает плакать, тихонько, безутешно, горько.
— Чудес я делать не умею, но кое-какие лечебные секреты мне известны. Я слуга. Осман Якуб мое имя. В родной деревне меня звали Сальваторе Ротунно, потом я служил матросом, и Мадонна спасла мне жизнь. Уж и
Старик придвигается к мальчику и всячески старается утешить его. Но, убедившись, что все его усилия напрасны и мальчишка продолжает плакать, Осман Якуб выходит из себя:
— Да что такое, в конце концов. Ну оскопили тебя, подумаешь! Меня тоже оскопили. А я уже тогда мужчиной был, это куда хуже.
Старик добр и долго сердиться не умеет. Он садится на тюфяк рядом с мальчиком, легкими движениями поправляет повязку на ране, гладит его лицо, волосы, содрогающиеся от рыданий плечи.
— Ты даже не понимаешь, что с тобой случилось. Плохая, конечно, штука, но и так жить можно, и хорошо жить. Вот видишь, тебе даже твою собаку оставили!
Свернувшись калачиком за спиной Аультину, дремлет его щенок, а между лапами у него — лаунеддас.
— Поверь мне, ты под счастливой звездой родился.
Он треплет Аультину по спине, поворачивает его к себе лицом и, приподняв мальчику голову, дает ему по глоточку воду из плошки.
— Знаешь, как тебе повезло? Тебя выбрал сам бейлербей Арудж-Баба Краснобородый. [3] Ему подарили четырех мальчиков, но он взял одного тебя. Он наш властелин, как у вас король, и правит землями, городами и кораблями. В Африке у него роскошный дворец, в котором все живут как паши.
3
Арудж Краснобородый и его брат Хайраддин Краснобородый — или иначе Барбаросса I и Барбаросса II — известные в Европе алжирские корсары.
Мальчик, набрав в грудь воздуха, заливается слезами пуще прежнего.
— Ты должен благодарить Мадонну, Иисуса Христа и Аллаха за то, что они одарили тебя такой красивой мордашкой. А не то продали бы тебя в рабство Бог весть куда и кому! Вот это было бы горе. Но ты такой красавчик, что похож на Магомета в детстве! Ну открой глаза. Я же видел их: они сверкают, как два солнца, и такие синие, как сапфиры на праздничном тюрбане. Открой же!
Уговоры бесполезны. Мальчик продолжает плакать. Осман Якуб просто не знает, что с ним делать. Наверно, ему очень больно. Или он не может смириться со своей судьбой? Нужно говорить с ним, нужно объяснить, что боль — это не обязательно несчастье.
— Вот послушай меня. Ты не будешь больше знать ни голода, ни холода, все времена года будут для тебя хороши. Ты сможешь спать на пуховых подушках, носить шерстяные и шелковые одежды, тело твое будет благоухать, а не вонять овцой, как воняло оно, когда тебя подобрали в волнах прилива — захлебнувшегося, без сознания. Ты счастливчик!
Осман объясняет мальчику, что мусульманам все равно, кастрат ты или нет. Среди знаменитых визирей и пашей тоже были кастраты.
— Ты не знаешь, кто такие визири и паши? О,
Он утирает Аультину слезы, ласково проводит рукой по его черным кудрям:
— Так делают со всеми мальчиками, которых предназначают для гарема, чтобы они не плодили неверных. Ты не понимаешь, но если бы шкиперу не пришла в голову идея проделать это с тобой, его бы не посетила и другая счастливая мысль — подарить тебя Аруджу!
Обессилевший мальчик безутешно плачет тоненьким, как у птенца, голосом.
— Колесо фортуны переменчиво: один зубец у него черный, другой белый, сегодня тебе грустно, а завтра весело. Да ты слушаешь меня или нет? Ты понимаешь мой язык?
Аультину кивает головой, хотя Осман Якуб, он же Сальваторе Ротунно, говорит на диалекте, совсем не похожем на сардинский.
— Я сказал, как меня зовут. А почему ты не называешь мне своего имени?
— Аультину.
— Что же это за имя? Варварское какое-то, похожее на кличку животного. Нет, с таким именем ты бы не вышел в люди. Ну, ну, не горюй. Имя, которое тебе дали на этом корабле, куда лучше! Ты теперь Хасан. Хасан Аруджа! Арудж-Баба — твой хозяин и повелитель.
II
Одежды Цай Тяня фиолетовые с золотыми узорами, у Рума-заде — платье красно-белое с изображением черного орла на груди, у Ахмеда Фузули — из камчатной ткани бирюзового цвета. Только Хасан в простой белой тунике. Его пальцы ловко бегают по дырочкам лаунеддас, извлекая приятные звуки.
Дневную жару смягчает тень внутреннего дворика, по углам которого из стен бьют четыре тоненькие струйки воды. Падая в широкие сосуды и переполняя их, вода по каменным желобкам стекает четырьмя ручейками к бассейну, в центре которого растет густой древний кедр.
Юношам лет по двадцать, не больше. Они присели на бортик бассейна, чтобы немного отдохнуть в перерыве между занятиями.
Цай Тяня прислал в эту школу его отец — владыка далекой восточной страны, границы которой охраняют высокие, покрытые вечными снегами горные вершины.
Рум-заде — сын знатного паши и родственницы самого Великого Султана Истанбула. Он мог бы поступить в любое истанбульское учебное заведение, но его мать предпочла отправить сына учиться в надежно охраняемое и уединенное место.
Ахмед Фузули — сирота. Его отец, близкий друг Краснобородых, погиб в бою на глазах у младшего брата Аруджа — Хайраддина. В отличие от отца юноша не любит воевать, — видно, он рожден для науки.
Что касается Хасана, то ходят слухи, будто Арудж-Баба решил усыновить его — с согласия брата, Хайраддина, с которым они вместе правят Алжиром. Говорят также, что юноша — наследник обоих братьев и после их смерти станет государем. Пока это только разговоры, никаких официальных бумаг еще нет, но во дворце все относятся к Хасану как к принцу. Все, за исключением самого Аруджа, который обращается с Хасаном очень сурово. Он заставляет юношу выполнять самые унизительные и тяжелые работы. На рассвете, чтобы не пропускать школьных занятий, он даже чистит конюшни Краснобородых.