Серебряная свадьба полковника Матова (сборник)
Шрифт:
Возмущение сменилось деловым настроением. Раз уж беда нагрянула, надо было думать о том, как ее ослабить, смягчить.
Люди собирались группами и тихо беседовали. В одном селе действительно были убиты два жандарма, которые вместе со сборщиком налогов отобрали у бедной семьи домашний скарб — квашни, одеяла, ведра… Все это очутилось у живодера-трактирщика. В окно его трактира полетел камень, и жандармы бросились бить всех без разбора… Тогда вмешались мужчины, и тут произошло такое, чего не опишешь. Эти люди сожалели о происшедшем, но не считали себя виновными, так
Да и сама история с этими двумя жандармами не имела ничего общего с законом о десятинном налоге. Однако она была использована для проведения массовых арестов, как сообщил высокий белокурый парень, который при этом назвал закон о десятинном налоге "турецкой дикостью", а лиц, стоящих у власти, новыми башибузуками.
Выходило, что все арестованные — оппозиционеры, люди, неугодные властям, а повод для ареста — одно только подозрение, что они будут агитировать против закона.
Я вспомнил слова моего отца, что все стоящие у власти — и прежние и настоящие — одного поля ягода, что немецкий принц "роет Болгарии могилу". Я удивлялся, какую надо вырыть могилу, чтобы в ней уместилась Болгария!
Солнце поднялось высоко над вербами, и весь лагерь зашумел, как пчелиный улей.
Со стороны Текии на дороге показалась телега. В ней сидел пожилой мужчина с седыми спутанными волосами, лениво погонявший коня.
Ему закричали:
— Эй, братец, подъезжай сюда!
Человек свернул с дороги.
— Ты из города?
— Ага!
— Путь свободен? Не встречал солдат или жандармов?
— Все в порядке, — ответил человек, окидывая взглядом огромное сборище людей и подвод. — Вы что, в монастырь отправились?
Не получив ответа, он отер с лица пот и попросил огня — прикурить только что свернутую самокрутку, затянулся с наслаждением и мимоходом добавил:
— Такая страшная засуха, прямо диву даешься.
Известие, что путь свободен, словно встряхнуло людей. Лагерь зашевелился. Начали запрягать коней, и каждый спешил скорее тронуться с места. Некоторые уже уехали вперед, другие отстали, колонна распалась. Наша телега очутилась в хвосте.
Полевые работы были, как сказал крестный, в самом разгаре, поэтому нельзя было терять ни минуты. Подводы двигались по ровной проселочной дороге, поднимая густую желтую пыль, а в это время по сотням и тысячам дорог тоже двигались телеги, люди работали, перевозили снопы или ехали на мельницу, на базар в город или еще куда-нибудь.
Ивы и вязы по сторонам встречались реже, поле становилось пустыннее. Направо в отдалении виднелись кукурузные поля, налево — холм с виноградниками. А впереди — голая желтая степь.
— Текия, — сказала бабка Мерджанка.
Про Текию я слышал от отца — вот она, значит, эта пустая степь, посреди которой растет только одно дерево — старая чинара, возле нее колодец, а вблизи цыганский табор… А дальше — песок, сухой кустарник, суслики и ящерицы…
Внезапно передняя подвода остановилась. Там возник какой-то спор. Вероятно, сомневались, по какой дороге ехать ближе. Мы продолжали стоять, пока наконец бабка Мерджанка не встревожилась:
— Дело нечисто…
Из
— Как? С какой стати? По какому праву? — раздались громкие голоса мужчин и пронзительная ругань женщин.
Я хотел соскочить с телеги, но бабка Мерджанка схватила меня за шиворот.
— Сиди, и без тебя обойдется.
Солнце пекло спину. Кто-то протяжно крикнул:
— Эй, гоните! Некогда попусту пререкаться!
Какой-то пристав умолял сорванным голосом:
— Прошу вас, господа! Дан строгий приказ!.. Полиция не отступит!
Бабка Мерджанка встала на телеге и прикрыла рукой глаза.
— Дерутся!
Действительно, спор впереди продолжался, перешел в схватку. В результате полицейские умчались назад и исчезли за невысоким чахлым кустарником.
Подводы двинулись снова. Тетя Йовка заявила успокоительно:
— Да как же это можно — не давать проезда. Дело у всех важное, неотложное, а эти проклятые шныряют тут по полю и задерживают народ! Почему?
Сквозь пыльную мглу мелькали белые городские дома. Передние подводы опять встали. Остановились и остальные. Что там происходит?
Новые переговоры. На этот раз полицейских было больше, и конных и пеших. Они были решительны, по первая удача придала нашим духу: опять крики, протесты, ругательства. Раз дело начато, надо довести его до конца. Скажите своему начальнику, что в свое время он за все ответит!
Стоя в телегах, люди кричали: долой!
— Долой десятину! Долой Радославова!
— Долой австрийских подхалимов!
— За чечевичную похлебку продаете Болгарию!
Снова переговоры. Что там творится? Кто-то поднял кол. Слышна ругань:
— Негодяи, собаки!
— Долой Радославова! Он подкуплен!
— Долой австрийских наемников!
— Да здравствует Россия, наша освободительница!
Позднее полиция пустила слух, что с какой-то телеги стреляли. Ничего подобного не было. Стрельба началась после того, как первые подводы решительно двинулись вперед и прорвали полицейский заслон. Она началась неожиданно, как гром с ясного неба. Второй залп прозвучал отчетливо для всех, потому что пули засвистели над нами, как осы.
Послышались крики, плач, вой и нечеловеческие вопли.
Телеги с молниеносной быстротой помчались в разные стороны — одни назад, другие, не разбирая дороги, куда попало, потом выехали на шоссе и все двинулись прочь от города. Некоторые остались стоять на дороге — в них лежали раненые, были и убитые. Оттуда доносились раздирающие слух пронзительные вопли женщин.
Полицейские не знали, что делать. Они посовещались и, видимо, сочли наиболее благоразумным тоже отступить.
Тетя Йовка и бабка Мерджанка дрожали, бледные как смерть. Серый Воронок несся легкой рысью. Ивы и бахчи остались позади. Позади было и палящее солнце. Что же там произошло, понять нам пока было трудно. Но два залпа в густую человеческую массу пролили немало крови.