Серебряная воительница

О'Доннел Питер

— Трудно сказать наверняка, но есть надежда, что он жив.

— Вот именно. Вряд ли они будут торопиться. Они постараются не гнать лошадей. Так можно выудить больше информации.

— Но все равно надо поскорее отыскать его. Вилли вдруг увидел, как у нее затуманились глаза, и даже испугался. Бывало, Модести плакала после того, как дело было сделано, — от напряжения, от боли, от опустошения. Причем только в его присутствии. Но никогда до начала операции. В последние полчаса Вилли был слишком занят Квинном, чтобы заметить, какое впечатление рассказ

Квинна произвел на Модести, да и на него самого. Он сам неплохо относился к Тарранту, но понимал, что ее привязанность к нему гораздо глубже. В этом не было никакого сексуального начала. Скорее, что-то дочернее…

— Извини. — Модести заставила себя улыбнуться. — Что-то вдруг нашло. Просто он уже в летах, а ты представляешь, какую ему устроили обработку. А он не привык — не к боли, а к унижению… Нас с тобой уже мало чем можно удивить в этой жизни, но Таррант — совсем другое дело.

Вилли посмотрел на шрам в виде недоконченной буквы S, инициала человека, который был давно мертв, потом перевел взгляд на изумрудный шелк, скрывавший великолепное тело Модести, знавшей, что такое насилие и раны. Вилли сам трижды выхаживал ее… Да, она права. Они оба прекрасно знали, какое воздействие оказывает насилие и жестокость на внутреннее "я". Они научились терпеть и забывать. Но Таррант не такой, как они…

— Ничего, мы его отыщем, — сказал Вилли. — И он, между прочим, не слабак.

— Ты прав. Спокойной ночи, Вилли…

Она коснулась его руки и удалилась в свою спальню.

Граната Миллса — этот черный, похожий на маленький бочонок сгусток разрушительной энергии — запрыгала по полу самолета. Квинн упал на араба, повернул голову назад и, разинув в безмолвном крике рот, смотрел, как это орудие смерти прыгает по проходу…

За несколько секунд, показавшихся вечностью, надежда разлетелась в нем на мельчайшие осколки, как разлетается граната. Старая добрая граната Миллса. Изготовленная, наверно, давным-давно. Может, не сработает капсюль, может, слишком слаба пружина… Может…

Человек с побелевшим лицом, сидевший у прохода, бросился на гранату, но та, словно подчиняясь чьей-то злой воле, ускользнула от его рук и юркнула под кресло, где сидели его жена и дочь. И лишь после этого раздался страшный взрыв… Все сработало на совесть. Только вот он, Квинн, подкачал… В своей спальне Модести услышала, как стонет и что-то бормочет ее гость. Она быстро выскользнула из кровати и двинулась к комнате для гостей, на ходу завязывая пояс халата, надетого на голое тело. В коридоре она столкнулась с Вилли. Стоны на какое-то время стихли, затем снова возобновились.

— У него кошмары, Принцесса. И без интеркома слышно.

— Да. Я разберусь, Вилли. Ты иди спать.

— Точно?

Модести кивнула и двинулась к полуоткрытой двери комнаты Квинна. Она включила свет и, прикрыв дверь, присела на край кровати, положив руку на плечо человеку, который корчился под одеялом и бормотал что-то бессвязное.

— Проснись, — прошептала она. — Это

дурной сон.

Квинн открыл глаза, резко сел в постели.

— О Боже!

Он прислонился к Модести, тяжело дыша, и она погладила его по плечу со словами:

— Бедняга Квинн… Это просто плохой сон. Но «Черный бархат» не ваш коронный напиток…

Внезапно он отпрянул от нее, удивленно моргая и переводя взгляд с Модести на незнакомую комнату. Постепенно он сложил воедино фрагменты пьяных воспоминаний, и удивление исчезло с его лица. Он вздохнул и с неприязнью, направленной на самого себя, спросил:

— Я страшно опозорился, да?

— У всех случаются кошмары.

— Нет, я про то, что произошло раньше.

— Ну, если вам показать видеозапись, то вряд ли это привело бы вас в восторг. Вы были сильно пьяны.

— Извините. — Квинн стал тереть глаза, передернув плечами. — Какой-то гигант раздел меня, поставил под душ — или это мне тоже примерещилось?

— Это был Вилли. Вилли Гарвин.

— Ну конечно, — сказал Квинн после секундного раздумья. — Дагган упоминал и его.

— Дагган — ваш приятель с Флит-стрит?

— Да.

— Лягте и накройтесь. А то продрогнете. Сигарету не хотите?

— С удовольствием.

Она взяла две сигареты из шкатулки на столике, зажгла их, одну дала Квинну, потом поставила пепельницу.

— Не знаю, почему у меня получается все наперекосяк, — устало произнес Квинн. Я хотел найти вас, чтобы сказать спасибо. Принести цветы. Или что-то в этом роде. Но я наклюкался и вел себя словно… Словно кто, по-вашему? Как я вел себя?

— Самоуверенно и агрессивно. Больше в манере держаться чем на словах.

— Самоуверенно и агрессивно? Похоже на правду. Вы говорите все как есть, так?

— Вы же сами просили откровенности. — Она улыбнулась и добавила: — Но вы не называли меня милочкой.

— Уже хорошо. — Он тоже улыбнулся, и улыбка получилась приятной, без привычной насмешливости. — Послушайте, вы мне поверите, если я скажу, что очень вам признателен за все, что вы для меня сделали?

— Конечно, поверю. Может, вы чего-нибудь хотите? Не в смысле выпивки, но, например, сэндвич? Может, вы проголодались?

— Нет, спасибо… — Он помолчал и сказал: — Но если бы вы мне сказали, где кухня, я сделал бы себе кофе…

— Кофе в два часа ночи? Но вы не заснете!

— Вот именно. — Квинн пытался говорить непринужденно, но его голос то и дело срывался и рука с сигаретой дрожала.

— У вас часто бывают кошмары? — спросила Модести.

— Достаточно часто. — Он постарался затянуться сигаретой, но губы отказывались слушаться.

— Может, вам станет легче, если вы расскажете, в чем дело?

— Да, наверно, вы уже обо всем догадались. Мое имя могло кое-что сказать вам. Генри Квинн. Второй пилот на том самом самолете, который в прошлом сентябре захватили террористы.

— Тогда похищалось много самолетов. А в сентябре я поневоле оказалась в отрыве от текущих событий и газет.