Серебряное озеро
Шрифт:
Музейщик снова впал в сон, продолжавшийся до позднего утра. Очнувшись, он не обнаружил в комнате никого, кроме себя; в окно светило солнце, играя лучами на противоположной от кровати стене, где висело зеркало. На обоях возникали загадочные изображения мужчин, которые кланялись, размахивали руками, распрямлялись и снова изгибались в поклоне; одна из фигур стояла неподвижно, с картой в руке. Больной бросил взгляд в зеркало и только сейчас заметил, насколько вырос строящийся напротив дом: он грозил вовсе заслонить комнату
Вошла сиделка в белом одеянии, с красным крестом на шее.
— Неужели строители хотят загородить солнце? — спросил больной.
— У нас теперь конец января, — отозвалась крестовая дама, — а солнце поднимается до двадцать четвертого июня. Стена перестанет расти задолго до этого срока.
— Совершенно верно, — подхватил музейщик, мысли которого обрели новое направление. — А двадцать первого марта солнце достигнет небесного экватора, то есть точки, в которой будет находиться в апогее верхняя звезда из пояса Ориона, после чего оно к Иванову дню поднимется еще на двадцать три градуса… один градус составляет примерно три лунных диска, значит, речь идет о подъеме на шестьдесят девять лун… но пятиэтажный дом имеет в высоту, скажем, сорок локтей… а если еще учесть расстояние досюда… нет, не могу сосчитать. Теперь они покушаются и на мое солнце!
— Но вы же сами хотели отгородиться! — отвечала крестовая дама.
— Верно, из-за него…меня хотя бы не будет доставать зеленый глаз, и на том спасибо.
— Почему вы ненавидите этого человека?
— А вы что, с ним знакомы?
— Да! В наших краях все знают друг друга.
— Что правда, то правда. И рано или поздно все сталкиваются друг с другом. Может, и мы с вами раньше встречались?
Сиделка посмотрела в глаза больному:
— Помните пасторскую усадьбу в Форссе?
— Разумеется.
— А девочку, которая жила там на чужих хлебах?
— Расскажите!
— Как-то воскресным днем она заманила вас в сад и подучила залезть с ней в малинник, чтобы насобирать запретных ягод. Но нас заприметили в окошко, призвали в дом и крепко высмеяли.
— Вспомнил! Страшнее этого со мной мало что приключалось в жизни… А мы когда-нибудь виделись с той поры?
— Да, только вы меня ни разу не признали.
— Говорите, вы знакомы и с «зеленым глазом»?
— Я за ним тоже ходила.
— Он по-прежнему ненавидит меня?
— Да.
— Но теперь между нами воздвигнута стена.
— Все же его флагшток пока высовывается из-за нее. Взгляните в зеркало…
— Вижу… Смотрите, канат идет вверх… Сосед вознамерился поднять флаг — конечно, только чтобы позлить меня… А вот и сам флаг! Ну-ка, ну-ка… Золотая звезда на синем фоне? Это же национальные цвета Конго, где пересеклись наши с соседом пути.
— Я тоже была в Конго.
— Получается, вы меня преследовали?
— Вероятно. А это правда, что вы охотились на людей и собирали черепа?
— Разве ходят такие слухи?
— Представьте себе!
— А если б и так?
— Нехорошо…
— А на войне убивать хорошо?
— Тогда
— Ах, как славно! Ни русские, ни японцы не защищали свое отечество, когда сражались друг с другом за целостность Кореи. Сами понимаете, это внушает пренебрежение к человеческой жизни.
— Высоко ли вы цените собственную жизнь?
— Так себе; меня ведь не пожаловали чином, посему я не только не доверенная особа, но и не доверенное лицо [37] .
— Почему ж вас обошли?
— Да потому, что при своем простецком воспитании я был до крайности наивен, не знал правил приличия. Когда меня посвятили в доктора, я получил некоторую сумму денег для отдыха и развлечений. Тогда я нанял коляску и, дабы не натворить чего дурного, пригласил с собой незамужнюю женщину свободного нрава. Мы поехали вверх по Дроттнинггатан, так как попасть иначе к ресторану «Норрбакка» не представлялось возможным. Сияло солнце, отчего день казался и того краше. И ют подле здания Академии наук мы повстречали профессора Икс, моего друга и покровителя. Только он держал под руку свою даму, а я — свою. Я, как заведено, поздоровался с ним — и совершил ошибку. Но я этого не понимал, за что и поплатился.
37
Титул доверенного лица присваивался в Швеции чинам от майора до подпоручика (или соответствующим гражданским чинам), а доверенной особы — от подполковника и выше.
— Неужели причина только в этом?
— Вы что, собираетесь меня исповедовать?
— Нет, вы сами как будто исповедуетесь!
— Ну, были и еще кое-какие оплошности.
— Микроскоп, книги, долговые расписки…
— Ах, вам все известно! Может, я и впрямь не был безгрешен?
— Во всяком случае, «зеленый глаз» не считал вас безгрешным и известил начальство о том, что таким, как вы, не следует доверять просвещение юношества. И вы отомстили ему.
— Естественно.
— А ведь он поступил правильно.
— Только не по отношению ко мне.
— Вы были не правы.
— Не хотите ли теперь сами исповедаться передо мной?
— Я не умираю.
— А кто, собственно… Ну ладно, выбор у нас небольшой: вы или я. Значит, я.
Больной попытался улыбнуться — и не сумел; у него были еще вопросы, но он не отважился задать их.
— Мне уже лучше, — наконец выдавил из себя он.
— Так всегда бывает…
— Когда бывает?
— Тогда!
Поколебавшись, он спросил:
— Кто был тот всадник?..
— Он приказал отвезти вас домой, его зовут…
Сиделка прошептала фамилию на ухо больному.
— Ничего себе! А дамы с собакой?
— Вон стоят от них цветы.
— Цветы? Я и не знал, что тут есть цветы. В самом деле!.. Ну, если всадника величать так-то, значит, у дам фамилия такая-то.
Он шепотом произнес другое имя, и сиделка кивнула, подтверждая его догадку.