Серебряные коньки (илл. А. Иткин)
Шрифт:
Рафф Бринкер все еще крепко спал. Его жена взяла небольшой кусок торфа из своего почти иссякшего запаса и положила его на тлеющие угли. Потом открыла дверь и негромко позвала:
– Идите домой, дети!
– Мама, мама! Смотри! – во все горло крикнул Ханс.
– Святой угодник Бавон! – воскликнула тетушка Бринкер, выскочив за порог. – Что это с парнем?
– Иди сюда скорей, мама! – кричал Ханс в сильнейшем возбуждении, работая изо всех сил и после каждого слова вонзая лом в землю. – Видишь? Вот это самое место… вот здесь на юг от пня.
Тетушка Бринкер не могла вымолвить ни слова. Она упала на колени рядом с Хансом как раз в ту минуту, когда он вытащил… старый глиняный горшок!
Ханс сунул руку в горшок и вынул оттуда… обломок кирпича… потом другой… потом третий… потом чулок и кошель, черные, заплесневелые, но набитые давно утраченным сокровищем!
Что тут творилось! Сколько было смеха! Сколько слез! Какие начались подсчеты, после того как все вернулись в дом! Чудо, что Рафф не проснулся. Впрочем, сны он, должно быть, видел приятные: он улыбался во сне.
Могу вас уверить, что тетушка Бринкер и ее дети поужинали на славу. Теперь незачем было беречь вкусные яства.
– Отцу мы купим хорошую, свежую еду завтра, – сказала тетушка Бринкер, вынимая холодное мясо, вино, хлеб, желе и ставя их на чистый сосновый стол. – Садитесь к столу, детки, садитесь!
В ту ночь Анни, засыпая, думала, что вчера Ханс, должно быть, искал свой потерянный нож, и как будет забавно, если он действительно найдет его.
А Ханс, как только сомкнул глаза, увидел, что пробирается сквозь какую-то чащу; повсюду вокруг него лежат горшки с золотом, а с каждой ветки свешиваются часы, коньки и сверкающие бусы.
Как ни странно, но каждое дерево, к которому он приближался, превращалось в пень, а на пне сидела невообразимо прелестная фея в ярко-красной кофточке и голубой юбке.
Глава XLII
Загадочные часы
В день посещения «феи-крестной» кое-что выяснилось еще раньше, чем нашлись пропавшие гульдены. А именно: выяснилось, как попали в дом часы, которые верная вроу Раффа так ревниво хранила целых десять лет. Не раз в минуты тяжкого искушения она боялась даже взглянуть на них, чтобы не поддаться соблазну и не ослушаться мужа. Тяжело ей было видеть своих ребят голодными и в то же время думать: «Продай часы – и детские щечки снова зацветут, как розы». – «Так нет же! – восклицала она тогда. – Будь что будет, а Мейтье Бринкер не такова, чтобы забыть последнюю просьбу своего мужа!»
«Храни их бережно, вроу», – сказал он, отдавая ей часы. Вот и всё. Никакого объяснения не последовало, ведь едва он произнес эти слова, как один из его товарищей-рабочих ворвался в дом с криком: «Иди, друг! Вода поднимается! Тебя зовут на плотины!»
Рафф сейчас же ушел, и, как тетушка Бринкер уже говорила, она тогда в последний раз видела его в здравом уме.
В тот день, когда Ханс искал работу в Амстердаме, а Гретель, управившись с домашними делами, бродила в поисках
«Глупо было бы ждать дольше, – говорила она впоследствии Хансу, – если одно слово отца могло объяснить всё. Какую женщину ни возьми, всякой захотелось бы узнать, как попала к нему эта вещь».
Рафф Бринкер долго вертел и перевертывал часы: осмотрел их блестящие полированные крышки, потом привязанную к ним, аккуратно выглаженную черную ленточку. Но он как будто не узнавал их. Наконец он проговорил:
– А, помню! Ты так усердно натирала их, вроу, что они блестят, как новый гульден.
– Да, – сказала тетушка Бринкер, самодовольно кивнув.
Рафф снова посмотрел на часы.
– Бедный малый! – пробормотал он и задумался.
Тетушка Бринкер не вытерпела.
– «Бедный малый»! – повторила она слегка раздраженным тоном. – А как ты думаешь, Рафф Бринкер, зачем я здесь стою, хотя мне нужно прясть, если не затем, чтобы побольше узнать от тебя про эти часы!
– Да ведь я давным-давно рассказал тебе все, – спокойно ответил Рафф, удивленно глядя на нее.
– Вовсе нет, ничего ты мне не рассказывал! – возразила ему жена.
– Ну что ж, если нет… Впрочем, все это нас не касается… так и не будем говорить об этом, – сказал он и грустно покачал головой. – Пока я так долго был мертвецом на земле, бедный малый, чего доброго, в самом деле умер. Да и немудрено: плохой был вид у несчастного!
– Рафф Бринкер! Если ты так обращаешься со мной, хотя я с тобой нянчилась и столько от тебя вытерпела, с тех пор как мне стукнуло двадцать два года, то это прямо стыд и позор! – закричала тетушка Бринкер, густо краснея и задыхаясь.
– То есть как это я обращаюсь с тобой, Мейтье? – промолвил Рафф все еще слабым голосом.
– «Как это»? – проговорила тетушка Бринкер, передразнивая его голос и манеру говорить. – «Как это»? Да так, как обращаются со всякой женщиной, после того как она поддерживала мужчину в беде, после того…
– Мейтье!
Рафф наклонился вперед, протянув руки. Глаза его были полны слез.
Тетушка Бринкер бросилась к ногам мужа и стиснула его руки:
– О, что я наделала! Мужа своего до слез довела! А ведь и четырех дней не прошло, как он вернулся ко мне! Посмотри на меня, Рафф! Рафф, мой родной, мне так жаль, что я тебя огорчила! Но ведь я прождала десять лет! Тяжело мне так ничего и не узнать про эти часы. Я больше не буду спрашивать, Рафф. Вот что: мы их запрячем подальше, раз они вызвали нашу первую ссору после того, как Господь только что вернул тебя мне.
– Я был дурак, что разревелся, Мейтье, – сказал Рафф, целуя ее, – а ты имеешь право узнать все. Но мне казалось, что говорить об этом – все равно что выдавать тайны умерших.
– А тот человек… тот парень… о котором ты говорил, – он умер, ты так думаешь? – спросила она, взяв часы, но все-таки присаживаясь у его ног на конец длинной скамейки и готовясь слушать.
– Трудно сказать, – ответил он.
– Он был очень болен, Рафф?
– Нет, болен он не был, насколько я знаю, но расстроен, вроу, очень расстроен!