Серебряные звезды
Шрифт:
Раньше у меня и в мыслях не было, что я могу оказаться в армии. В новой своей роли, как и мои подруги, я чувствовала себя не очень хорошо. Даже ближайшие коллеги посматривали на нас с сожалением. Это еще больше затрудняло мои первые шаги. Ходила я в «элегантной» хлопчатобумажной форме и очень больших кирзовых сапогах. Но я была не из таких, чтобы падать духом. Рассуждала так: «Женщина, которая не требует льгот в отношении соблюдения требований устава, должна завоевать уважение. Не обижаться на шутки, больше прикрываться неженственностью, нежели женственностью». Как мне это помогло? У меня стало меньше сердечных друзей.
После квартиры со всеми удобствами
Солдаты были расквартированы в лесу, в землянках.
Выезд в расположение 8-й польской дивизии был для меня первой самостоятельной репортерской командировкой, поэтому так хорошо запомнился. Вход в лесной лагерь — щегольская арка из березовых стволов. Сам лагерь чем-то напоминал парк: чистые, обложенные камнем аллейки, эмблемы, выложенные из шишек, размельченного кирпича и хвои. Крыши землянок обложены дерном, над ними — струйки дыма. Жизнь в лагере текла нормально: теоретическая учеба, занятия в поле; свободное от службы время заполнялось беседами. Всюду образцовая чистота и порядок. В деревянном бараке размещались баня и дегазационная камера. Что греха таить — кое-кого надо было приучать к чистоте.
Солдатская смекалка была неистощима. Коптилка — адское военное изобретение. Конструкция ее была очень простой. Сплющивается верхняя часть гильзы артиллерийского снаряда, наполняется смесью бензина с солью, чтобы не взорвалась, вкладывается фитиль из куска одеяла или… шинели — и лампа готова. Интересные открытия делали наши повара. Они разработали, например, рецепт улучшения вкуса мороженого картофеля. После того, как картофель сварится, вода сливается и заливается свежая. Кофе приготовлялось из жареных зерен ячменя. Из черствого хлеба в то время делали чудеса.
Хлеб… Никогда раньше я не задумывалась над тем, как он получается. В то время его поставляли из Советского Союза. Нашими кормильцами были и крестьяне. Они делились с нами буквально последним куском. Мы, военные, в соответствии с аграрной реформой участвовали в разделе помещичьей земли. Многие крестьяне воздерживались брать господскую землю, опасаясь репрессий со стороны националистических банд. Пока они раздумывали, становилось уже поздно. Им приходилось брать землю на возвращенных западных землях либо идти на работу в промышленность.
Хозяин нашего дома часто рассказывал нам о своем шурине из Паньской Воли, которому не нравилась наша армия. С этим человеком и его семьей мы столкнулись случайно на семейном торжестве. Приглашены были также два офицера, которые участвовали в проведении аграрной реформы.
— Почему вам не нравится наша армия? — бесцеремонно обратилась я к этому недружелюбному крестьянину. Он пытался уйти от ответа, но я не отступала.
— Ну кто это видел, чтобы женщина служила в армии? — пытался он отстаивать свою правоту. — И вообще, что это за порядок… офицеры почти наравне с солдатами?
Крестьянин начал доказывать мне на собственном примере, сколько уже лет он вынужден мучиться на своем клочке земли. Правительства сменяются, а крестьянская доля остается такой же. Дочка хочет выйти замуж, а он не может дать ей приданого…
Хорунжий Хмель, который до этого только слушал, начал Подробно расспрашивать крестьянина о его имущественном и семейном положении, потом что-то взял себе на заметку.
Каково же было мое удивление, да и
Хорошо помню лозунги, которые висели у нас в столовой, в большой избе: «Солдат создает нашу славу» (генерал К. Сверчевский), «Не аттестат зрелости, а искреннее желание сделает из тебя настоящего офицера».
Из разных концов Люблинщины в армию прибывали парни: добровольцы, по набору, из партизанских отрядов. Из них вначале формировались дивизии, которые быстро росли. «Нам нужны офицеры! Дайте нам офицеров!» — такие донесения из частей звучали как сигналы SOS. Куда же подевались наши польские офицеры? Часть из них погибла в 1939 году, часть находилась в Германии в лагерях для военнопленных, большое число их воевало на Западе.
Огромной помощью для нас были тогда офицеры, откомандированные из Советской Армии. В наших частях для них создавались ускоренные курсы польского языка, так как в Войске Польском обязательными были польские команды. Старшие и младшие лейтенанты, капитаны, преодолевая усталость после напряженного дня, зубрили польские слова, постигали основы польской орфографии.
Поступали к нам и польские офицеры. В основном это были молодые парни, получившие офицерское звание в партизанских отрядах. Приходили также люди, окончившие различные вновь созданные военные училища. Они видели свои недостатки и слабости, стыдились их. Задачи, которые перед ними ставились, наверняка превышали их силы и возможности. На плечи этих офицеров ложилась ответственность за организацию новых частей. И они справились с этим: из различных по своим взглядам людей они создали дисциплинированные, сплоченные отряды солдат.
Самое ценное для человека — жизнь… Мое поколение не случайно на первое место выдвигало борьбу за свободу. За освобождение от тирании и гнета фашизма надо было бороться, бороться не на жизнь, а на смерть.
Марцинек и Тадек, еще совсем дети, с трудом вырвавшись из горящей Варшавы, хотели только одного: снова сражаться. Солдаты 1-й армии отослали их в тыл. Когда ребята услышали, что в тылу страны, где-то в Люблинском воеводстве, тоже есть Войско Польское, добрались до него по заснеженному бездорожью. Тогда не было ни интернатов, ни детских домов. Об этих детях позаботились офицеры и солдаты политического управления нашей армии. Позже мальчишки прошли с ними в солдатских мундирах весь боевой путь 2-й польской армии.
Помню их серьезные лица, когда они отдавали честь. Никогда не слышала, чтобы с ними были какие-то трудности.
— Почему ты здесь? Ведь капитан хочет отослать тебя к себе домой, к своей жене… — спросила я как-то Тадека.
— Я должен бороться. Это мой долг! — ответил он совсем не по-детски.
В частях солдаты проявляли нетерпение и все время задавали один и тот же вопрос: когда же на фронт? Всем надоело сидеть в землянках, заниматься в поле. Они считали, что только на фронте смогут показать себя настоящими солдатами, сгорали от нетерпения и опасались, что финал решающей битвы разыграется без их участия.