Серебряные звезды
Шрифт:
Пленными никто не занимался. Сидели они отчужденно, глядя в направленные на них дула автоматов. Один из них, раненный в ногу, просил перевязать рану. Старшина перевязал. Другой сидел неподвижно, истекая кровью. Он словно ждал смерти. Я подозвал старшину.
— Если взялся санитарным делом заниматься, доведи его до конца. Второго следовало бы перевязать.
— Не надо, — отозвался бандит.
— Ишь какой норовистый! — произнес Назарук.
— Все равно убьете, — ответил бандит.
— И следовало бы, но назло тебе не будем этого делать. Если попадешься еще раз, тогда на дерево
— Не успеете.
— Почему? — поинтересовался Хомич, до этого не принимавший участия в разговоре.
— Вначале повесят вас, и причем скоро.
— Я вздерну тебя! — закричал на него Цыган. — Ты, тварь, приговорен. Пан подпоручник, разрешите дать ему в морду! Он играет на нервах. Прошу вас!
Я молчал и смотрел на бандита. Кто-то всерьез заморочил ему голову.
Два истребителя с ревом пролетели над лесом. Ах вот в чем дело — и они подключились к операции. Издалека лесное эхо донесло орудийные залпы. Через минуту мощные взрывы всколыхнули лес. Где-то шел бой, а мы спокойно сидели на траве среди деревьев. Через полчаса появился штабной офицер. Увидев сидящих бандитов, он громко выругался.
— А эти откуда взялись? Кто их сюда привел?
Я молчал. Разговаривать не было желания, но, вспомнив о раненых, я спросил о враче.
— У него работы полно… И наших, и тех, — он кивнул в сторону сидящих бандитов.
— Дали вам по заднице? — спросил вдруг бандит.
Ответ пришел не с той стороны, откуда он ждал. Сидевший рядом с ним другой бандит внезапно обернулся и ударил его в живот. Тот скорчился от боли.
— Подлец! Сиди смирно… и, — он не договорил. Опасаясь мести, он предпочитал лучше ударить своего, чем потерять жизнь.
— Так ему, — сказал Лятошевский. — Еще раз.
Я вспомнил об убитом. Приказал двум солдатам принести труп.
— А они что, будут сидеть? Пусть таскают своих.
Я согласился. Конвоируемые тремя солдатами, пленные принесли труп и положили под дерево. Штабной офицер начал осматривать карманы. Ничего не нашел. Вернулся к повозке, вытащил фляжку с водой и полил на руки. Я подошел к поручнику.
— Если вы, пан поручник, останетесь с солдатами, я пойду пройдусь вперед.
— Пожалуйста, только не стоит. Бой скоро кончится.
Четыре добровольца пошли со мной. Владек и Сашка спали. Мы прошли не больше километра, когда встретили начальника полковой разведки. Он шел в окружении офицеров. Мы остановились. Офицеры были сильно возбуждены: разговаривая, жестикулировали.
— Теперь долгое время будет спокойно, — сказал начальник разведки. — Разгром, полный разгром. Одна из самых удачных операций. Можно поздравить. Теперь отдохнем. Пообедаем — и в кино. Потом — по казармам. Вы пойдете с нами?
Издали он заметил пленных бандитов. Ускорил шаг, подошел, внимательно изучая их лица. Очевидно, не нашел того, кого искал, потому что отошел разочарованный.
— Вы кого ищете? — спросил я капитана.
— Видите ли, дядя мне писал, что один человек угрожает ему смертью. Дядя написал письмо и отнес его на почту. На третий день его убили. Я знаю этого человека — он воспитывался у дяди, а дядя был для меня вторым отцом. Убив дядю, убийца пошел к бандитам. Я вот теперь
До казарм — километров пять. Через час будем дома. Увижу жену, сына, друзей, сослуживцев. А пока сидим на краю дороги и разговариваем. Солдаты отдохнули. Некоторые мечтали о табаке. Я стал прислушиваться к тому, что говорил Хомич.
— Во время войны в Германии я думал о том, как все будет, если мы вернемся домой. Старшие будут перед нами снимать шапки, дети каждому солдату преподнесут букет цветов, женщины будут встречать улыбками, а девушки пригласят на танцы. И так будет несколько дней. Потом все войдет в норму. Может, скоро демобилизация. Приедешь в город, дадут тебе квартиру, работу — и трудись себе, солдатик. Еще в Сельцах я решил: как вернусь на родину, женюсь, обзаведусь детьми. Мечтал иметь троих сыновей и двух дочерей. Но жизнь меняет наши планы. Разве кто из нас думал, что придется бродить по лесам, гонять, как собак, наших «малоземельных»? А как вы считаете, пан поручник? Скоро кончится эта карусель?
— Мне тоже все это надоело. Иногда мне кажется, что недостаточно только стрелять. В деревню мы должны приходить не только с оружием, но и с простым человеческим словом. Может, даже с гармошкой, чтобы люди видели в нас не только солдат, но и обычных людей, таких же, как они сами. Реакционное подполье проводит агитацию, а мы молчим, и крестьянину это кажется подозрительным. Листовки, газеты — все это хорошо, но живое слово лучше дойдет до сердца. Почему я так говорю? Да вот сегодня от нашего старшины я узнал, о чем вы думаете. Но что думает крестьянин, тот, которого зовут в лес воевать с народной властью? Об этом также надо знать. От этого зависит, с какой стороны подойти к крестьянину и что ему надо говорить. Во время этой операции я многое понял.
Дежурный офицер приказал мне ждать командира дивизиона. Выслушав доклад, командир прошел вдоль рядов солдат. Потом была дана команда разойтись.
Солдаты разбрелись по батареям. Ко мне подошел Назарук.
— Иди в увольнение на сутки, — сказал я ему, входя в канцелярию.
Подофицер-хозяйственник встретил меня словами:
— Приказано представить людей к награждению, пан поручник. Имеем на это два дня.
— К чему это будет приурочено?
— Награды будут вручены в годовщину сражения под Ленино. Другие уже пишут наградные листы, только мы…
— Ничего, и мы успеем написать.
В октябре пришли награды. По моему представлению двадцать восемь воинов получили Крест Храбрых. 1 ноября мы переехали в новый гарнизон.
Полковник в отставке Эдмунд Гинальский. Воспоминания
Будучи на военной службе, я дневника не вел — было, как говорится, не до этого. А делать это сейчас поздно. Поэтому-то я хочу поделиться некоторыми воспоминаниями.
Юношей я много мечтал, строил планы. Из двух больших войн вышел целым и невредимым. В этом отношении мне, можно сказать, повезло. Многие мечты исполнились, а жизнь подтвердила правильность моих юношеских взглядов. Хочется подчеркнуть, что все эти мечты осуществились в период службы в рядах народного Войска Польского.