Серебряный город мечты
Шрифт:
– Квета, постой же! Что случилось?!
– Марек, что происходит?
– Эльза, что ты ей сказала?
– Ночь на дворе, вернитесь все домой!
– Дядя! Квета, да постой же ты!
Марек догоняет, хватает за локоть и к себе бесцеремонно оборачивает.
– Объясни! – он требует.
И объяснить, вспоминая правила хорошего тона, мне всё же стоит.
– Мне нужно вернуться домой. Там… проблемы.
– Которые не терпят утра?
– Не терпят.
– Тогда я поеду с тобой.
– Нет.
–
– Эльза, подожди!
– Эльза, спасибо вам за… интересную историю, – голову, чтобы найти взглядом всполошенную тётушку, я вскидываю, отступаю, выпутываясь из рук Марека. – И тебе спасибо, что спас от смерти.
– Квета, я…
– Спас? Марек, что она говорит?! Я не…
– Эльза!
– Прости, – ему я улыбаюсь извиняюще, пячусь быстро к машине, что приветливо пищит, и руками развожу. – И спасибо за всё, но мне, правда, надо.
Одной.
Дим – это запредельно личное.
– Квета! – Марек злится, рвется, но тётушка его тормозит.
И из её рук выпутаться куда сложнее.
И остановить меня он не успевает, лишь хлопает бессильно по капоту «Купера», когда я даю задний ход и, выворачивая руль, уезжаю.
Глава 10
Квета
Дом огромен.
Мрачен.
И за провалами панорамных окон клубится темнота. И цепочка фонарей вдоль каменной дорожки к дому эту темноту лишь подчёркивает. И пани Гавелкова за моей спиной испуганно затихает, перестает бормотать взволнованно и недовольно.
Не требует больше не соваться одной.
Не причитает, что Дим – мощь загробная – совсем почернел и что сердце её при виде мальчика разрывается от жалости, посему свичкову на сметане по-семейному рецепту и с клюквой она ему принесла.
Подкормить.
Ибо всё равно Йиржи – беспутный и бестолковый – уехал столь не вовремя в Брно, хотя пани Магда, как чувствовала, не хотела его отпускать.
– Вы совсем неразумная молодежь, – пани Гавелкова сетует.
Подытоживает.
И я, взбегая на террасу, согласно киваю.
– Вечно мчитесь куда-то, не остановитесь.
Остановимся.
Остановлюсь и даже повернусь от дверей, чтобы улыбнуться и застывшей около ступеней соседке сказать:
– Пани Магда, спасибо вам, но дальше я сама.
Одна.
Пусть она и собирается возразить в который раз, сводит тонкие линии бровей к переносице, сверлит взглядом, не давая уйти и отнимая секунды.
– Кветослава…
– Пани Магда…
– Кветослава!
– Пани Магда, в доме собака и вас она не знает, – я говорю.
Быстро, поскольку время ощущается почти физически. И оно, время, ускользает, убегает, как убегают капли недавно закончившегося дождя с покатой крыши.
Торопит.
– Ты безбожно упрямая!
– Стал, пани Магда, – я возражаю.
Едва слышно.
И дверь открываю.
Оставляю шевельнувшийся в груди страх за порогом, шагаю во мрак, разорванный светом полумесяца и подсветкой террасы, и дорожка лунного света стелется из гостиной в прихожую, упирается в лестницу.
Ослепляет.
Осколками стекла.
И Айт, сидящий на нижней ступени, вскакивает, пятится неловко задом, чтобы на пол не ступить, скулит тоскливо, и глядит он на меня блестящими глазами, в коих плещется человеческая растерянность.
– Где Дим, Айт? – я спрашиваю.
Беззвучно.
Но умная собакен понимает, поворачивает морду к черноте кухонного проема и снова смотрит на меня.
Ворчит глухо, говорит на своём, собачьем, языке.
Объясняет.
– Он тебе запретил спускаться, да?
Да.
Ведь иначе Айт пошёл бы за ним, не бросил, и на лестнице, тревожно вслушиваясь в звенящий грохот, а затем в ещё более звенящую пугающую тишину, он бы не остался. Но Дим приказал, рявкнул непривычно зло и металлически.
Опасно.
Так, что шерсть на загривке встала дыбом.
Захотелось заскулить.
Впрочем, он и заскулил, завыл отчаянно, когда тишина окончательно поселилась в доме, расползлась по углам вместе со страхом и едким удушающим запахом тёмного пойла, которое так любил Дим.
Но сегодня почему-то бутылки с этим пойлом разбил.
Запретил быть рядом.
И я должна понимать, что он, Айт, не мог ослушаться приказа.
– Я понимаю, Айт, понимаю, – я шепчу тихо, треплю его по похожей на медвежью голове, и жесткая шерсть под пальцами придает храбрости, успокаивает, и в глаза, приседая, я ему заглядываю просительно. – Ты молодец, ты умница у нас, Айт. Потерпи ещё немного, хорошо?
Хорошо.
Он понимает.
Он посидит и подождет.
Он ведь умеет ждать, лучше всего на свете умеет ждать. Айт вздыхает шумно, обдает горячим дыханием, умещается немыслимым образом на одной ступени, что для него слишком узка, и голову на передние лапы он кладет.
Наблюдает за мной.
И в кухню, дыша через раз от сладковато-пряной вони рома, я иду по миллиарду сверкающих осколков, что сухо и колко хрустят под каблуками.
– Дим!
Я зову.
Щёлкаю выключателем, который заливает кухню белым светом, бьёт по глазам, заставляя неловко попятиться, удариться о перевернутый стул и покачнуться.
– Дим!!!
Ни одной целой бутылки.
Посуды.
Стоящих стульев.
И ступать по белоснежным обломкам фарфора получается как-то отстранённо. Огибаются стулья и рассыпанные по чёрному полу зелёные яблоки, что на контрасте, и я лишь выдыхаю, когда не обнаруживаю Дима, лежащим за барной стойкой.