Серебряный город мечты
Шрифт:
Мой даритель кукол знаком с профессором.
Мир ошеломительно тесен.
И осознать сей факт мне времени не хватает: заходят Дитрих Вайнрих и Дим, говорят о чём-то негромко, а я, крутанувшись на пятках, выпаливаю, задаю вопрос, забывая о выпестованной за последние полгода выдержке:
— Кто этот человек, герр профессор?
— Простите… — герр профессор осекается.
Он изумляется, и Дим, вопросительно вскинув брови, смотрит на меня непонимающе. Ещё немного и пальцем у виска покрутит, процедит сквозь зубы о том, что я неразумный
И очередная моя выходка более чем неуместна.
— Фотография, — я игнорирую и изумление, и непонимание, что в раздражение переплавляется, подхватываю без разрешения нужную фоторамку и к, так и застывшему на середине кабинета, герру профессору подхожу. — С кем вы тут запечатлены, герр Дитрих?
— Это мой друг, фрау Крайнова, — он отвечает неторопливо.
Взвешивает, наделяя весомостью и достоинством, каждое слово. И неправильность собственного поведения можно оценивать на сто баллов по десятибалльной шкале, о чём строгий взгляд голубых глаз мне и сообщает, требует ответа и объяснений, которые, быть может, добавят толику снисхождения к моей выходке.
— Ваш друг… — я начинаю, запинаюсь, потому что, выражаясь языком тех самых шахмат, это полный цейтнот, нет у меня достойных объяснений, а правда… правду я не скажу, — он был когда-то знаком с моей бабушкой. Пани Власта Меншикова. Из рода Рожмильтов, если вы что-то слышали о чешском дворянстве. Она показывала мне портрет вашего друга и переживала, что все контакты были утеряны при переезде. Осталась только фотокарточка. Бабушка очень хотела бы увидеться со своими старинным приятелем.
Бабушка очень хотела бы, чтобы я не врала.
Она требовала.
И за обман, несуразный и ненужный, единожды отходила лично, не пожалела, всыпала, как сердобольно причитала после Фанчи, по первое число, отучила на неделю сидеть и на всегда, как мне думалось, врать.
Ошиблась.
Врать я научилась снова.
— Власта Меншикова, — герр профессор повторяет задумчиво, искажает знакомое с детства имя, которое в его исполнении звучит чуждо. — Герберт никогда не упоминал её. Однако я ведь не могу знать всех знакомых моего друга, правда, фрау Крайнова?
— Правда, герр Дитрих, — я соглашаюсь.
Не дергаюсь, пусть ноги под рентгеновским взглядом и подкашиваются. Мелькают мысли про истинных арийцев и застенки гестапо, где герр Дитрих Вайнрих, кажется, смотрелся бы очень уместно, у него бы получилось, хватало бы и взгляда для признаний.
— Действительно, одно лицо, Ветка! Дайте-ка… Нет, это в самом деле он!
Дим возникает рядом, выуживает ловко из рук профессора фоторамку, и языком он восхищенно прищелкивает, разряжает обстановку, а взгляд голубых глаз перестает меня сверлить, отпускает.
Переходит на Дима, который вопрошает озабоченно:
— Помнишь, Вета, она его ещё называла, кажется, Бертом? Или Гери?
Дим задумывается.
Хмурится.
И, не видь лично его диплом, я подумала бы, что учился он в театральном, был лучшим студентом
Блистал на подмостках великих сцен после.
И даже «Оскар» получал.
— Берт, — герр профессор молвит сухо.
А Дим радостно сверкает глазами, щёлкает звучно пальцами:
— Точно! Именно Бертом пани Власта его и называла. Вы не представляете, с какой теплотой она о нём отзывалась, как сокрушалась, что все координаты утеряны. Там была трагичная история любви, Вета с моей сестрой вырыдали все глаза, — он вздыхает.
Говорит столь убежденно, что верится и мне.
Была любовь трагичная, и мы с Дарийкой рыдали, «вырыдали все глаза», как проникновенно и искренне сообщил Дим, а пани Власта сокрушалась… только не в этой жизни, поскольку в этой сокрушаться пани Власта не умеет.
Но не Дитриху Вайнриху это знать.
— У пани Власты скоро день рождения. И это просто фантастика, совпадение, — Дим сверкает улыбкой в тридцать два зуба, качает головой, ибо в фантастическое совпадение поверить сразу нельзя, — что мы нашли друга Берта — вот таким образом и при таких обстоятельствах. Герр Дитрих, вы нам просто обязаны дать его номер телефона, прошу вас. Я скептик и рационалист, но я готов поверить, что это судьба.
А я готова поверить, что совсем не знаю Дима.
Я никогда не видела, чтобы он умел так… притворяться, изворачиваться, пускаться в сомнительные авантюры и молчаливо соглашаться на потворство моим выходкам, кои всегда его бесили.
Они не поддерживались, они пресекались на корню.
И сейчас Дим не должен мне помогать, не должен спасать и участвовать в этом обмане. Он ведь сжимает до боли мой локоть, считает явно, что это моя очередная сумасбродная выходка ради самой выходки и ещё веселья ради.
Иль от скуки.
— Мы устроим пани Власте сюрприз. Она так любит сюрпризы.
Терпеть их она не может.
Но я говорю другое:
— Герр профессор, я прошу прощения, что без спроса схватила ваши вещи, но… это было так неожиданно и внезапно. Я была поражена, только это мне служит оправданием. Я представила, как обрадуется бабушка, если узнает, что я нашла её Берта.
— Помогите нам, профессор, — Дим просит.
Вот только требования и стали в его голосе куда больше, чем просьбы, что, впрочем, скорее ощущается, чем слышится.
И ощущается мной, ибо Дитрих Вайнрих кивает.
Согласно.
Направляется к столу, чтобы пухлый ежедневник со множеством торчащих листков взять, пролистать несколько страниц, а потом ещё десяток, остановиться наконец-то на записи и, подняв голову, продиктовать:
— Герберт живет в Либерце, улица Ян Гуса, дом седьмой. Номера… номера телефона у меня нет. Если ваша бабушка, фрау Крайнова, помнит, то Берт всегда был подозрительным. С возрастом эта черта характера лишь усилилась, переросла в настоящую паранойю. В последнюю встречу он уверял меня, что его хотят убить.