Серебряный любовник
Шрифт:
– Немного расстроено, - сказал он.
– В самом деле?
– Чуть-чуть.
– Я скажу кому-нибудь из роботов, чтобы настроили.
– Я могу сделать это сейчас.
– На нем играет мать. Я должна спросить у нее.
Он выкатил глаз. На этот раз я поняла, в чем дело. Его мыслительный процесс стал перестраиваться, потому что я отреагировала неадекватно. Ведь он тоже был роботом и мог отлично настроить пианино. Но я, вместо того, чтобы с радостью согласиться, отказалась, как будто он мог по-человечески запороть работу.
– Мои комнаты наверху, -
Я повернулась и поднялась к себе в пристрой, ожидая, что он последует за мной.
Едва войдя, я нажала кнопку на кронштейне, опустив на все окна зеленые шелковые шторы, и встала посреди персидских ковров, оглядываясь по сторонам. Горшки с вьющимися растениями. За одной дверью - искусно сконструированная механическая кровать. За другой - ванная, отделанная под древний Рим. Мне улыбались стереомагнитофон, видеоблок, интеллектуальные игры - все роскошное, дорогое. Словно впервые попав в комнату, я двигалась по ней, трогая вещи. Книги на полках, одежда в шкафу (к каждому предмету по два соответствующих набора белья). Я открыла даже шкафчик со своими старыми игрушками, с куклами, ждущими меня в аккуратных правильных позах, будто в приемной врача. Но здесь не было вещей, которые я покупала себе сама. Разве что всякая мелочь вроде лака для ногтей или сережек - они оказались здесь потому, что мать сказала: "Знаешь, это тебе пойдет", а может, это сказал Кловис. Или Египтия. Или Хлоя их подарила. Как я любила когда-то свои игрушки. А теперь я переросла их, и вот сидят они, бедняжки, и ждут доктора, который никогда не придет и не поиграет с ними. Мне стало так грустно, что из глаз снова хлынули слезы. Вы же знаете, как часто я плачу.
Я уже поняла, что он за мной не пошел, поэтому сидела на тахте, продолжая лить слезы. Потом снизу послышались звуки пианино - мелодия, взрываемая синкопами. В нее удачно вписался очередной раскат грома.
Я вытерла лицо ярко-зеленым платком из бронзового ящика и опять спустилась вниз. Пока он не кончил, я стояла в южной части Перспективы и смотрела на его атласные волосы, летавшие над клавишами, как будто погрузившись в музыку, он в ней нырял. Потом он встал, обошел пианино и улыбнулся мне.
– Я настроил.
– Я же тебя об этом не просила. Я хотела, чтобы ты поднялся со мной.
– Нужно еще кое-что прояснить, - сказал он.
– Будучи человекоподобным, я вполне самостоятелен. Если ты хочешь, чтобы я сделал что-то конкретное, скажи об этом со всей определенностью.
Я отвлеклась и прослушала.
– Что ты сказал?
– Нужно было просто сказать: пойдем со мной наверх. Я бы оставил пианино и последовал за тобой.
– К черту все!
– закричала я. Ничего я не хотела, ничего мне надо. Это значило только то, что мои переживания начали выхлестываться наружу.
Его лицо застыло, глаза стали сатанинскими.
– Не смотри на меня так, - сказала я. Лицо его прояснилось.
– Я говорил тебе об этом.
– Переключение мыслительного процесса? Я тебе не верю.
– Об этом я тебе тоже говорил.
– Да разве ты можешь об этом знать?!
–
– Я все о себе знаю.
– Да ну?
– Иначе я не мог бы функционировать.
– Тогда матери ты, должно быть, понравишься. Знать себя - это так важно. Из нас никто не знает. Я не знаю.
Он терпеливо смотрел на меня.
– Значит, чтобы ты выполнял мои желания, - сказала я, - нужно отдавать тебе приказы?
– Не обязательно приказы. Скорее инструкции.
– Какие же инструкции давала тебе Египтия в постели?
– Все эти инструкции я уже знал.
– Откуда?
– А как ты думаешь?
И это, скажете, не человек?
– Египтия красива. Ты способен оценивать такую красоту?
– Да.
– Зачем ты навязался на мою голову?
– Ты говоришь так, будто жалеешь об этом.
– Завтра я отошлю тебя обратно к ней. К Кловису.
– Что я такое говорю? Почему не могу остановиться?
– Ты мне не нужен. Я ошиблась.
– Мне очень жаль, - тихо произнес он.
– Ты об этом сожалеешь? Что можешь меня осчастливить?
– Да.
– Ты хочешь всех сделать счастливым?
– воскликнула я. За окном снова загрохотало. Дом задрожал - или это меня трясло?
– Кто же ты, по-твоему? Иисус Христос?
Молния. Сполох. Гром. Комната закачалась перед глазами, а когда выровнялась, он стоял передо мной и легонько придерживал за плечи.
– У тебя какая-то психологическая травма, - сказал он.
– Если ты скажешь какая, я постараюсь помочь.
– Это ты, - проговорила я.
– Это ты.
– Меня учили предвидеть реакцию людей на мои поступки.
– Египтия была твоей первой женщиной, - заявила я.
– Египтия такая же юная девушка, как и ты. И уж, во всяком случае, не первая у меня.
– Проверки? Контрольные проверки? Пианино, гитара, голос, постель?
– Естественно.
– Да что же тут естественного?
– Я вырвалась из его рук.
– Естественно с деловой точки зрения, - рассудительно сказал он.
– Но что-то там не так. Тебя же снова хотели проверить.
Он стоял и смотрел на меня сверху вниз. Ростом он был примерно пять футов одиннадцать дюймов. За его спиной кроваво-красное небо начинало темнеть; темнели и его волосы. Глаза были, как два бесцветных огонька.
– Моя спальня наверху, - сказала я.
– Иди за мной.
Мы вошли в мои апартаменты. Я захлопнула дверь. Потом взяла самоохлаждающийся графин с белым вином, налила два стакана и, немного поколебавшись, протянула один ему.
– Напрасные расходы, - сказал он.
– Я хочу думать, что ты человек.
– Я знаю, что ты этого хочешь. Но я не человек.
– Сделай это, чтобы доставить мне удовольствие. Чтобы я стала счаст-ли-вой.
Он выпил очень медленно. Я - быстро. И сразу поплыла. Отблески молний просвечивали сквозь штору.
– А теперь, - сказала я, - пойдем в спальню. Мать оформила ее по моей цветосущности. И будем заниматься любовью.
– Нет, - сказал он.
Я остановилась и взглянула на него.