Серебряный осел
Шрифт:
Тем временем Орланда, немного отдохнув, занялась своим излюбленным делом – принялась исследовать местные «достопримечательности».
Кусик подозрительно уставился на хозяйку, громко фыркнул, явно не одобряя ее легкомысленного поведения. Ишь, чего удумала. А вдруг там, в развалинах, злобный хищник притаился и только и ждет, чтобы кто-нибудь любопытный забрел. Тут-то зверюга и выскочит.
Нет, надо бы присмотреть за непутевой.
И толстенький пушистый зверек, немного похожий на крысу, но без хвоста и с большими круглыми ушами, степенно засеменил следом за подругой. За ними подался и заскучавший Асинус, уже успевший полностью разделаться с розовым кустом.
Опасения Ваала, к счастью,
Девушка разочарованно покрутилась, позаглядывала туда-сюда, однако отыскать чего-либо примечательного не смогла. Разве что обнаружила несколько надписей, сделанных на дурной латыни и не менее скверном ахайском наречии: «Секст убьет Авла!»; «Чтоб тебя быки забодали, Донат».
И уж совсем тоскливое: «Все мы подохнем».
Бывшая послушница вздохнула.
Бедолаги.
– Упокой, Господи, их души, – истово перекрестилась.
Почему-то вспомнился день, когда они высадились в Италии. Корабль пришвартовался поздним вечером, и сестрам пришлось заночевать в какой-то таверне на чердаке, на сеновале (за что с них содрали изрядную сумму).
Утром они пробудились от шума многих голосов – постояльцы обсуждали в таверне какое-то событие.
– Что случилось? – спросила Орланда рабыню хозяина, проносившую мимо ведро с помоями.
Выяснилось, что взволновал собравшихся дикий слух, будто Тартесса больше не существует. Что он-де разрушен армией, приплывшей из-за океана и состоявшей из кровожадных дикарей маййяр.
Их колдуны, мол, заколдовали стражу, превратив ее в козлов, после чего меднокожие ворвались в город и всех вырезали от мала до велика.
Дверь в таверне скрипела ежеминутно. Люди приходили и уходили. Они садились с растерянными лицами за стол, требовали вина и закуски и обсуждали эту новость.
За соседним столом огорченный событиями торговец жаловался:
– Как же мне быть? Я сорок тысяч сестерциев вложил в торговлю в Тартессе! Это все мое достояние. А теперь что же мне делать?
– Ну и попадет же теперь Арторию! Август с него шкуру сдерет! – злорадно комментировал кто-то.
– Да, в самом деле, что случилось с прокуратором? Его тоже превратили в козла?
– Насчет прокуратора не знаю! – изрек почтенный старик в одеянии странствующего жреца Аполлона. – Но если это и так, то известно, за что боги наказали этот город.
– Ну и за что?
– За убиение царя! – изрек жрец.
– Как?! – невольно вырвалось у Орланды.
– А ты не слыхала? Умертвил юного царя Кара телохранитель, дикарь из варварских земель, а тело выбросил в море. И бежал, драгоценности захватив, с отрока снятые. Ну, это так говорят, только, думаю, прикончил парня Аргантоний, дядька его, чтобы претендента на трон убрать.
Орланда потом полдня ходила сама не своя, вспоминая мягкую улыбку мальчика и его печальный голос.
Выходит, переоценил он ум своего родственника…
Негромкий шорох привлек ее внимание.
Что там такое?
Кажется, это со стороны алтаря.
На мгновение Орланде показалось, что у мраморного куба мелькнула неясная тень.
Да нет, почудилось. Наверное, усталость сказывается.
Заброшенный алтарь являлся подлинным произведением искусства. Воздвигнут он был, судя по всему, в честь какой-нибудь местной нимфы. Ее изображения помещались на всех четырех гранях. Прекрасная полуобнаженная девушка то танцевала, то нюхала цветок, то, склонившись к земле, ласково гладила некую мелкую зверушку. Древний мастер также украсил жертвенник причудливым орнаментом из плодов, листьев и цветов. Местами рельефы были побиты мхом и временем. И все же большей частью резьба сохранилась довольно неплохо. Словно кто-то ухаживал за алтарем, не давал ему прийти в полную негодность, надеясь на то, что еще затеплится на нем священный огонь, понесутся к небу клубы жертвенного дыма.
Рядом всхлипнули.
Покосившись, девушка увидела, как
– Ты чего, приятель? – ласково обратилась она к ослу.
Ушастый совсем по-человечески вздохнул и снова всхлипнул. Орланде даже показалось, что на глазах у животного выступили слезы.
– Не горюй, дружочек, прорвемся, – пообещала. – Давай-ка я тебя почищу да причешу.
Нарвав травы и соорудив из нее мочалку, она принялась охаживать ослиные бока. Асинус благодарно принимал знаки внимания. Замер, даже веки прикрыл от удовольствия. А вот кусик явно приревновал хозяйку к хвостатому. Взобрался тому на холку и укусил осла за длинное ухо. Небольно, но ощутимо, чтоб помнил, кто здесь главный.
Орланда рассмеялась.
Ни с того ни с сего припомнилась простенькая песенка, которую она пару раз слышала на улице в Сераписе. Запела звонким голосом:
В детстве гадалка мне однаПредсказала, будто я,Если сильно полюблю,То любимого сгублю.Что измены не прошуИ жестоко отомщу:Не нарочно, но со злаПревращу его в осла…Асинус дернулся всем корпусом.
– Что ты, что ты, глупыш, это ведь не про тебя.
Он очень милым парнем был,Но зачем он изменил?И тогда все началось:Предсказание сбылось.И внезапно над собойПотеряла я контроль,И несчастный стал стонать,Серой шерстью обрастать…– Дурацкая песня! – фыркнула подошедшая к ним Орландина.
Эту пастушью песенку она, конечно, знала. Но не думала, что и сестра знакома с подобными образчиками простонародного творчества.
Бывшая послушница согласно кивнула, но петь не перестала:
Мой любимый навсегдаЖить остался у меня,И за мною по пятамОн ходил и тут и там.Замечала я порой,Как страдает милый мой,И жалела я осла,На лугу его пасла.– Подхватывай, а? – подмигнула Орланда амазонке.
Та пожала плечами. Еще чего.
И вдруг слова сами полились у нее из груди:
Я хотела как-нибудьОблик милого вернуть,Я старалась, как могла,Но ничем не помогла.Он копытами стучал,Он по-ослиному кричалИ хвостом своим вертел,Человеком быть хотел.Ведьма я, эх, ведьма я —Такая вот нелёгкая судьба моя.Силой я наделена,Но на беду любовь моя обречена.Понял он, что обреченДо заката своих днейБыть страдающим осломПод опекою моей.И в итоге, наконец,Он приблизил свой конец —Что-то выпил, что-то съелИ, бедняга, околел.Ведьма я, эх, ведьма я —Такая вот нелегкая судьба моя…