Серебряный вариант (изд.1997 г.)
Шрифт:
— Еще бы немного — и снимал бы труп с виселицы. Я слышал шорох в кустах минуты три назад. Это ты был? Так почему не стрелял?
— Туман. Боялся промахнуться. Пока они тут все налаживали, подполз вплотную. А ты уже в петле…
— Сообразил, что в экипаже был капкан?
— Не сразу. Но старался не упустить ваш кеб. А они, должно быть, заметили. Начали петлять.
— Не думал, что ты нас потеряешь. Кстати, где?
— Уже за Городом, вероятно, на развилке, у колодца с распятием. Ехали минут двадцать по дороге — никого. Спрашиваем встречного: не проезжал ли кто? Не проезжал, говорит. Пришлось возвращаться и сворачивать на проселок
— Ошиблись мы с тобой, Дон. Ринки от себя работал. Мстил мне за «Гэмблинг-Хаус». Это он стрелял в меня тогда у отеля, он и полицейского убил. Сам признался и подтвердил, что Мердок об этом ничего не знает и не узнает. Потому и с напарником расправился, чтоб свидетелей не было.
Мартин наклонился над убитым коротышкой.
— Кажется, в лесной «берлоге» встречались?
— Там и Ринки был.
— Ну, всю шваль не запомнишь. А почему он от Мердока таился?
— Из страха, наверно… Поехали в город. Мертвеца здесь оставим, а Ринки сдадим в полицейский госпиталь вместе с моим рапортом Бойлю.
21. Шантаж
Неожиданное вмешательство Ринки не внесло никаких изменений в нашу игру с Мердоком. Бойль лишь потребовал обстоятельного рассказа о случившемся в «Гэмблинг-Хаус» и на лесной дороге за Городом.
— Везет вам, Ано, — сказал он, — умеете вы убирать противников, и, главное, не своими, а чужими руками.
— Гибнут не только противники, Бойль, — ответил я, — гибнут и друзья. Вспомните хотя бы Луи Ренье. А кто убил его? И долго ли осталось бы жить Питу Селби, если б Ринки ушел от пули Мартина?
Но история с Ринки уже позади. А сейчас я сижу у дверей больничной палаты, куда час назад привезли Стила. К сенатору меня не пустили: у постели больного идет консилиум.
Я был у него дома. Перепуганная горничная сообщила, что сенатор очень беспокоился о Минни: барышня уехала за покупками, но так и не вернулась до вечера, а потом вдруг принесли письмо. Кто принес, она не знает. Вроде обыкновенный посыльный, с бородой и шрамом под глазом. Только это она и заметила. Сенатор вскрыл письмо, прочитал — и упал. Горничная бросилась за врачом — он живет напротив, и тот сразу же привез Стила в больницу святой Магдалины.
— А где письмо? — спросил я.
— Сенатор спрятал его в карман.
Я уже успел поговорить с личным врачом сенатора, когда он на минуту покинул палату, чтобы дать указания дежурившей сестре милосердия.
— Не волнуйтесь, — успокоил он меня, — ничего страшного. Сердечный приступ. Как только закончится консилиум, вас к нему пустят. Ему уже легче. Он в полном сознании, но чем-то крайне расстроен. Я думаю, вы будете ему полезнее нас.
Наконец в дверях появляются участники консилиума. Личный врач Стила шепчет мне на ухо:
— Все в порядке, сердце выдержало. Постарайтесь не тревожить сенатора.
И я вхожу в палату.
Сенатор лежит под белым одеялом, обросший седой щетиной, — видимо, с утра не побрился. Он выглядит постаревшим лет на десять. Но не это меня встревожило, а растерянность, почти страх в его мутных, слезящихся глазах — вот-вот не выдержит и закричит не от физической, а от скрытой душевной боли.
— Хорошо, что вы пришли, Ано, — говорит он и дрожащей рукой вынимает из кармана больничной пижамы письмо в зеленом конверте с краткой
«Уважаемый мистер Стил, — читаю я, — ваша племянница жива, здорова и пока находится у нас, в надежном и недоступном для полиции месте. Кормят и обслуживают ее отлично, но увидеться с вами — иначе говоря, вернуться домой — она сможет лишь послезавтра, по окончании выборов, когда будут подсчитаны все голоса, в том числе и поданные за вас лично. Согласно конституции вы можете подать в отставку и отдать свои голоса любому избранному вами политическому деятелю. Вот мы и предлагаем вам сделку: мы отдаем вам Минни, вы нам — свои голоса, точнее, избранному не вами, а нами политическому деятелю. Имя его Тур Мердок, имя вам известное и отнюдь не ласкающее ваше ухо, но таковы уж условия сделки. И мы требуем этого не по его инициативе, а потому, что ему сочувствуем и за него голосуем. Сделать придется так: вы тотчас же вызываете вашего личного адвоката и диктуете ему надлежащее заявление в двух экземплярах. Один из них адвокат предъявит избирательной комиссии, другой экземпляр ваш представитель передаст нашему в кафе „Жюн“ завтра в полдень, как раз накануне выборов. Поэтому советуем поторопиться. Сообщаем, что у нашего в петлице черного сюртука будет расшитая галуном ленточка. Ваш спросит: „За кого вы голосуете?“ Наш ответит: „Только не за популистов“. Тогда и должен быть передан ему из рук в руки требуемый документ. На другой день ваша племянница будет доставлена домой.
Обращаться к полиции или к прессе не рекомендуем. Девушка исчезнет навсегда где-нибудь на дне Реки, мистер Мердок не понесет никакой ответственности, как ничего не знающий об этом деле, полиция никого не найдет, и в лучшем случае наш человек в кафе „Жюн“ будет арестован и обвинен в соучастии в похищении и убийстве племянницы. Но этот „лучший случай“ едва ли вас устроит.
Оглашение письма постфактум может, конечно, изменить положение. Ваши голоса и ваш пост останутся при вас, но и мистер Мердок не потеряет своего кресла в сенате. А уж за жизнь племянницы никто не поручится. Мы найдем ее всюду, где бы вы ее ни спрятали, и достойно отплатим за предательство. Даже ваша смерть ее не спасет: мы отправим ее в рай вслед за вами».
Письмо не было подписано. Пока я читал его, Стил лежал с закрытыми глазами, как мертвец.
— Когда ее похитили? — спрашиваю я.
— Думаю, после полудня.
— Значит, она еще в Городе. Шантажистам нет смысла увозить Минни далеко, если придется возвращать ее сразу после выборов.
— Я уже все решил, — не открывая глаз, произносит Стил.
— Что именно?
— Сделать все, что они требуют.
Я склоняюсь над его постелью.
— Откройте глаза, Джемс! Вы еще не умираете, и Минни пока жива. Вы имеете право жертвовать многим ради ее спасения, но не имеете права предавать партию. Не имеете права предавать Город. Если вы так поступите, Мердок станет его хозяином.
— Я не могу пожертвовать девочкой, — шепчет Стил. — Даже моя смерть не спасет ее.
— Кто говорит о вашей смерти?! У нас ночь и день впереди. Мы с Мартином сделаем все, что сможем. Утрите слезы, сенатор. Мердок не Корсон Бойл. И не вызывайте никаких адвокатов, пока не получите от меня вестей.
С этими словами я покидаю палату.
На улице меня поджидает встревоженный Мартин. Из дома сенатора я позвонил в «Омон» и, не вдаваясь в подробности, попросил его срочно приехать к больнице.