Серебряный век в социокультурном измерении
Шрифт:
Умозаключение, уточняющее область применения этого понятия, выдвигает Н. А. Богомолов: «Как кажется, подавляющее большинство исследователей сойдется на том, что серебряный век – это век нового искусства, нового по отношению к тому, что провозглашал XIX век во всем своеобразии своих устремлений. Из этого очевидно, что мы должны прежде всего рассматривать модернизм в широком смысле этого слова…» [35] Предлагая в данном случае исключить из рассмотрения реалистов, «органически связанных с культурой XIX века» [36] , автор вместе с тем подчеркивает необходимость учитывать также пограничные фигуры литературного процесса указанного периода, формально не входившие в среду модернистов, но творчески или личностно с нею связанные [37] .
35
Богомолов Н. А. Серебряный век… С. 8.
36
Там же.
37
Там
При всей убедительности приведенных выше доводов их все же нельзя считать исчерпывающими для определения содержательно-смысловых границ Серебряного века. Здесь налицо другая крайность – чрезмерно узкий подход к интерпретации рассматриваемого явления, содержание которого невозможно свести к совокупности новейших течений литературы и искусства. Наряду с художественным творчеством, основанным на принципах модернистской эстетики, его неотъемлемой составляющей стала оригинальная религиозно-философская мысль. Кроме того, из его истории невозможно вычеркнуть тех, кто связан с ним не столько своим творческим наследием, сколько самим образом жизни, мыслей и поведения. Своеобразным атрибутом Серебряного века стали бесконечные «выходы» искусства в жизнь – странные романы, мыслившиеся воплощением соловьевского «Смысла любви», эстетизация быта как попытка переустройства мира по законам красоты, идея революции духа в противовес политическому перевороту и т. п. Это наводит на мысль о том, что принадлежность к Серебряному веку не может определяться исключительно профессиональными признаками. Ее главным критерием выступает не род занятий, а специфическое мировидение, присущее творцам Серебряного века. Их общность складывалась на основе схожих представлений, ценностей, духовных ориентиров, которые разделялись далеко не всеми современниками эпохи и находили внешнее выражение как в оригинальных интеллектуально-эстетических формах высказывания, так и в практике жизнетворчества как альтернативе насильственным способам революционного переустройства общества. Общественное сознание творцов Серебряного века под воздействием социальных брожений могло несколько политизироваться (преимущественно в неопределенно-либеральном направлении), однако в целом их творческая активность сохраняла интеллектуально-художественный характер, лишь в единичных случаях выходя за пределы духовной сферы в область политической практики.
Говоря о Серебряном веке, необходимо учитывать не только новый художественный и философский язык, отвечавший особенностям нового культурного сознания, но и социальную среду носителей этого сознания с присущим ей стилем мышления и существования. Социальную базу Серебряного века составила особая группа интеллигенции, выделившаяся из общей разночинской массы в пореформенную эпоху и представлявшая культурную элиту российского общества конца XIX – начала ХХ столетия. Принадлежность к ней не только предопределяла род занятий человека, но и предполагала определенные личностные качества, оригинальный характер миропредставлений, специфическую систему ценностей. Этому слою людей было свойственно неприятие политического радикализма левой интеллигенции, ее узкодогматического мышления, прямолинейных позитивистских построений, вульгарного материализма, этического и эстетического нигилизма, утилитарных подходов к искусству. Новая социальная страта испытывала потребность в самоидентификации, что сопровождалось естественным стремлением «явить себя миру», донести до общественного сознания современников и потомков свою мировоззренческую позицию и творческое credo. Как следствие, с целью внешней трансляции идей в этой специфической среде выстраивались и функционировали собственные формы, способы и ресурсы коммуникации: формальные и неформальные сообщества, издательства, пресса, различные культурные проекты и мероприятия.
Таким образом, Серебряный век представлял собой целостное многоаспектное образование, включавшее в качестве своих компонентов явления, структуры и процессы социального, эстетического, мировоззренческого порядка. Серебряный век можно трактовать как культуру, если под культурой понимается способ бытия человека в мире, ценностно-смысловая система координат, ориентирующая его в социальном пространстве, определяющая характер его отношений с реальностью, формирующая принципы понимания им окружающей действительности, задающая векторы его мышления, поведения, всей жизнедеятельности. Культура Серебряного века базировалась на мировидении определенного и довольно узкого слоя общества. Она не исчерпывала всего содержания своей культурноисторической эпохи, став составной частью более объемного образования – русской культуры конца XIX – начала ХХ столетия. Выражение «Серебряный век» в данном случае выступает как термин, условное наименование конкретного феномена, уникальной культурно-исторической целостности без каких-либо ее оценок и сравнений с неким «золотым» идеалом. Однако часть исследователей вслед за О. Роненом, призывавшим «изгнать» его из научного употребления, отвергает этот термин, по-прежнему усматривая в нем отрицательную коннотацию и предпочитая ему другой – «русский ренессанс».
Подобно понятию «Серебряный век», выражение «русский ренессанс» не имеет какого-то определенного автора. Как уже было отмечено в исследовательской литературе [38] , очень многие современники рубежной эпохи ощутили в ее духовной атмосфере приметы возрождения, ренессанса. Эти мотивы были связаны не только с пробуждением российского общества от апатии после «глухих годов» периода реакции и контрреформ. В источниках той поры среди мало что объясняющих эмоционально-поэтических деклараций на этот счет встречаются и высказывания, раскрывающие суть ренессансных процессов рубежа XIX – ХХ веков и помогающие понять, что же именно тогда возрождалось (или подлежало возрождению). Так, Н. А. Бердяев в разгар первой русской революции провозгласил в статье «Культура и политика (К философии новой русской истории)» (1905): «Осуществление нашей столетней политической мечты должно быть связано с великим культурным и религиозным ренессансом России. Только тогда мы будем знать, во имя чего действовать и творить. Мы ставим своей целью не только элементарное освобождение, но и ренессанс культурный, создание культуры на почве обновленного религиозного сознания» [39] . Важный штрих к облику русского ренессанса добавлен в статье А. А. Блока «Судьба Аполлона Григорьева» (1915), где наметилось осознание современных поэту духовных процессов как возрождения
38
См.: Ермичев А. А. Чем является русский духовный ренессанс? // Ермичев А. А. Имена и сюжеты русской философии. СПб., 2014. С. 495–510.
39
Бердяев Н. А. Культура и политика (К философии новой русской истории) // Бердяев Н. Sub specie aeternitatis. Опыты философские, социальные и литературные (1900–1906). СПб., 1907. С. 289.
40
Блок А. А. Судьба Аполлона Григорьева // Блок А. А. Собрание сочинений: в 8 т. М.; Л., 1962. Т. 5. С. 487.
Эти мысли перекликаются с наблюдениями других представителей культурной элиты. В частности, еще в начале 1890-х годов В. В. Розанов заявил об отказе нового культурного поколения от идейного наследия шестидесятников, для которых «мир поэзии, религии и нравственности остался непонятным и навсегда закрытым» [41] , и призвал вспомнить «светлую плеяду людей сороковых и пятидесятых годов, первых славянофилов и столь же благородных и идеальных первых западников» [42] . Д. С. Мережковский отмечал, что с конца XIX века в духовной атмосфере эпохи нарастает крайнее неприятие позитивизма [43] . С. Н. Дурылин в письме к В. В. Розанову от 9 февраля 1914 года размышлял о появлении молодых людей, «для которых перевернулся весь принятый канон русской культуры и мысли. Линия идет не так, как велась доселе: Белинский – Герцен – Чернышевский – Шелгунов – Михайловский – и Михайловская пыль, сидящая в “Русских богатствах”, “Ведомостях”, “Словах” и проч. – в мысли: Гоголь – паинька (т. е. Гоголь “приспособленный” и интеллигентски проредактированный) – Щедрин – Некрасов – Надсон и проч., а вот как: славянофилы (которые, в сущности, больше имеют права именоваться западниками, чем “западники”, ибо Киреевскому, Хомякову и Тютчеву Запад был ведом лучше и “западнее”, чем Белинскому) – настоящий Гоголь – Лермонтов – поэт Тютчев – Достоевский – Лесков – Леонтьев – Вл. Соловьев, а ныне линия русской культуры обвивает, конечно, Булгакова, Розанова, Вяч. Иванова, Флоренского, а распылившихся Чернышевских просто зачеркивает» [44] . В сущности, речь в этих размышлениях шла об актуализации на каком-то новом уровне тех духовных тенденций, которые после ухода с культурной сцены романтиков и славянофилов были забыты революционной интеллигенцией, обладавшей крайне политизированным и секулярным сознанием и сводившей смысл культуры к утилитарному назначению социального обличительства. Разочарование в идеях революционно-демократической интеллигенции и предлагаемых ею способах изменения неудовлетворяющих условий жизни привело к убеждению в том, что подлинное переустройство общества связано не столько с социально-политическим переворотом и экономическим освобождением, сколько с широкими культурными преобразованиями, духовным совершенствованием личности, возвращением к некогда напрасно отвергнутым ценностям.
41
Розанов В. В. В чем главный недостаток «наследства 60–70-х годов»? // Московские ведомости. 1891. 15 июля.
42
Розанов В. В. Почему мы отказываемся от «наследства 60–70-х годов»? // Московские ведомости. 1891. 7 июля.
43
Мережковский Д. С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы // Мережковский Д. С. Полное собрание сочинений: в 24 т. М., 1914. Т. 18. С. 214.
44
РГАЛИ. Ф. 2980. Дурылин С. Н. Оп. 1. Ед. хр. 381. Л. 12.
Обстоятельное осмысление культурных процессов и духовных веяний предреволюционной эпохи начнется уже за ее временными пределами – прежде всего в трудах мыслителей русского зарубежья. Вспоминая впоследствии тот период русской жизни, многие современники эпохи отмечали в качестве ее характерной черты изменение в умонастроениях общества, отход части интеллектуальнотворческой интеллигенции от позитивистски-рационалистического мышления и преимущественного внимания к социально заостренной проблематике в сторону внутреннего мира человека и его духовных связей с миром. Г. В. Флоровский так отзывался о том времени: «“Конец века” означал в русском развитии рубеж и начало, перевал сознания. Изменяется самое чувство жизни… В те годы многим вдруг открывается, что человек есть существо метафизическое… В мире тоже открывается глубина… Религиозная потребность вновь пробуждается в русском обществе…» [45] Одним из ярких проявлений этого мировоззренческого сдвига в культурном сознании эпохи стал литературно-художественный модернизм. Как писал Г. В. Флоровский, «это был особый путь возврата к вере, через эстетизм и через Ницше, и в самой вере оставался осадок этого эстетизма, остаток искусства и литературности. Раньше у нас возвращались к вере через философию (к догматике) или через мораль (к Евангелизму). Путь через искусство был новым» [46]
45
Флоровский Г. В. Пути русского богословия. Париж, 1983. С. 45.
46
Там же. С. 455–456.
Конец ознакомительного фрагмента.