Серебряный ветер

Кук Линда

— Ты кричишь.

— Да, мадам, вы правы.

Аделина кивнула в сторону частокола.

— Я дочь Кардока и имею право ездить по его долине куда захочу.

Следующую фразу Тэлброк произнес по-латыни, на этот раз в ней не было чисел. Аделина дернула за поводья и направила свою кобылу по избитой дороге к хижине на холме. Муж ее поехал за ней, придерживая коня так, чтобы он шел вровень со смирной кобылой.

— Ты знаешь этих людей? — спросил он.

Он старался говорить спокойно, без раздражения. Аделина ответила как можно обстоятельнее, как должна отвечать на вопросы воспитанная леди:

— Нет, я не знаю ни

одного человека, которые пришли поселиться в долину моего отца после мятежа.

— Тогда сделай мне одолжение и позволь поговорить с ними, не вмешиваясь.

Тэлброк больше не возражал против ее присутствия. Она широко улыбнулась:

— Разумеется.

— Тогда уступи мне дорогу. Я должен ехать впереди ради твоей же безопасности. Аделина направила коня в сторону, в подмороженный папоротник, росший у дороги. Симон остановился рядом с ней.

— Поскольку ты будешь присутствовать по собственной глупости, ты должна кое-что знать. Я поспрашиваю твоих солдат-пастухов о той дороге, которой они приходят в долину и уходят из нее. Мне не надо знать, кем они были до того, как появились здесь, и что они делали во время войны. — Симон наклонился вперед и положил ладонь на шею ее кобылы. — Если ты хочешь, чтобы я сейчас повернул назад и не ездил к вооруженным пастухам, то объясни, как твой отец исчезает из долины и появляется, минуя единственный переход. Я не стану упрекать его за то, что он скрывает маршрут, ему ни к чему знать, что ты мне об этом рассказала. Я использую полученное знание, чтобы подготовить защиту на случай вторжения, только и всего. Ты скажешь мне, что тебе известно?

Аделина указала вдаль, туда, где заканчивались земли Кардока.

— Склон не такой крутой в конце, где долина расширяется. Человек с нетяжелой поклажей может одолеть холм — подняться на утес и спуститься.

Симон покачал головой:

— Нет, я ищу путь, по которому вооруженные люди верхом могли бы попасть в долину. Там, над лугами, есть пещеры, но все они слишком малы, чтобы через них могла пройти лошадь.

— Если там есть пещеры, то коней можно оставлять по обе стороны от них.

В темных глазах блеснул интерес. Ее предложение показалось ему заслуживающим внимания.

— Вот я тоже сразу об этом подумал, но, оказалось, ошибся. Когда твой отец последний раз исчезал из долины, из дома пропали и люди, и лошади. Я специально заходил на конюшни проверить, все ли на месте в его отсутствие. После возвращения Кардока я видел лошадей. Они были в мыле. Видно, что им тяжело досталось. Кардок и его люди оставались на своих лошадях, когда разбойничали где-то неподалеку.

Рука его по-прежнему лежала на серой лошадиной шее. Аделина отвернулась.

— Я не знаю, как он это делает.

— Ты была ребенком, когда твой отец поднял восстание, он должен был подумать о пути к отступлению. Твои родители не говорили тебе до того, как началась война, что они будут делать, если Генрих Плантагенет захватит долину?

— Нет, я ничего не слышала, и мне в голову не приходило, что отец может проиграть.

Симон понимающе кивнул:

— Я бы тоже, наверное, не сомневался в нем, когда он был немного моложе.

Аделина вздохнула:

— Армия старого короля все же захватила долину. О том, чтобы бежать, не было и речи. После заключения перемирия меня отправили в Нормандию в залог хорошего поведения Кардока. Поверь мне, если бы тогда

был тайный путь из долины, мой отец отправил бы нас куда-нибудь до того, как это случилось.

Симон убрал руку с ее лошади и выпрямился в седле.

— Есть ли в доме кто-то, какая-нибудь женщина среди прях или ткачих, та, которая доверяла бы тебе настолько, чтобы рассказать, что происходило в долине с тех пор, как ты уехала?

Признать такое нелегко, Аделина покачала головой, упорно глядя вниз.

— Большинства из тех, кого я знала, уже нет. Кто-то погиб, кто-то ушел из долины на запад, чтобы жить подальше от границы. У моего отца появилось много новых людей — тех, что пришли в долину, спасаясь от нормандцев. Я даже не успела узнать их имена. А те, кого я знала, — Аделина судорожно вдохнула, — те, кого я знала, не доверяют мне. Если они что-то и знают, свои тайны не выдадут. Моя мать была нормандкой и растила меня так, чтобы я об этом не забывала. Я не могу понять речи собственного отца, если он говорит быстро. Но никто при мне не замедляет речи.

Вот так. Она все сказала без утайки, и глаза ее остались сухими. Симон помолчал и тряхнул головой.

— Печальное возвращение в родные стены, потом брак со мной. Что же хуже?

Аделина видела, что Симон улыбается. Уголки губ чуть-чуть приподнялись. И при виде этой улыбки голова у нее сделалась совсем легкой, ей стало весело, безумно весело без видимой причины. Комок в горле почти исчез, и она с удивлением обнаружила, что и сама в ответ улыбается.

— Возвращение домой стало испытанием, но брак с тобой еще может обернуться чем-то худшим.

— Но пока этого не произошло?

— Пока нет.

Его карие глаза на солнце метали золотые искры, и улыбка его, его рот были само искушение.

— Я твоя жена, — словно издалека услышала Аделина собственный голос, — но ты так еще ни разу и не поцеловал меня.

Он улыбнулся еще шире:

— А ты хотела бы? — Да.

— Ты останешься ждать меня дома, если я соглашусь?

— Конечно, нет.

Он уронил поводья и медленно снял рукавицы. Легко и нежно, словно листок на ветру, он коснулся ладонью ее щеки. Тепло его ладони растеклось по лицу, затекло за затылок, стекло вниз по шее и остановилось на уровне груди.

— Святые угодники, — прошептал он, — ты так красива…

Руки его скользнули за ее голову, а губы легли на ее рот. Он еще подразнил Аделину секунду-другую, шепча ее имя, потом кровь горячей волной хлынула по всему ее телу, когда Симон перестал ее дразнить и стал целовать в угол рта.

Аделину уже целовали раньше — Бретон, который как-то прижал ее к себе летом во время танцев, потом ее украдкой, нервничая, поцеловал молодой Неверс в коридоре перед дверью опочивальни леди Мод, но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что происходило с ней сейчас.

Аделина повернулась, чтобы Симону было удобнее целовать ее, и сквозь стук сердца, громом отдававшийся в ушах, с удивлением услышала свой тихий стон.

Он отстранился, положил руки ей на плечи и сказал:

— Ты права, сейчас не время для чего-то большего.

— Я… Я не против. — Аделина взяла и положила его ладони туда, куда он, казалось, не решался их положить, на невысокие холмики грудей.

— Еще, — сказала она, — прошу тебя, еще. Кобыла ее вскинула голову и отшатнулась от смирно стоявшего коня Тэлброка. Симон поддержал жену в седле.