Серебряный волк, или Дознаватель

Гореликова Алла

Карел садится на пол, роняя руки на колени. Говорит:

– Хоть бы выдержать.

Я пристраиваюсь рядом – боком к нему, чтобы видеть лицо.

– Ты сомневаешься в себе?

– Еще бы!

– Не сомневайся. Это главный секрет, Карел, – даже и не думай сомневаться. Конечно, мы выдержим. Ну… да, придется туго. Но кто мы будем, если не сможем выдержать?

Карел смеется – коротко, хрипло и страшно:

– Помнишь мэтра Рене? Символику наказаний?

– Думаешь, я слушал эту чушь?

– Позорный столб – крайняя степень бесчестья.

Даже для простолюдина. А дворян, приговоренных к позорному столбу, за всю историю Таргалы было всего трое. Я помню их имена… А теперь к ним прибавится мое.

– И за что их? – спрашиваю я.

– Предательство… трусость на поле боя… клятвопреступление…

– А тебя – за что?

Карел молчит.

– Четвертый дворянин Таргалы, приговоренный к позорному столбу, всего лишь искал спасения для своей страны. Я горжусь, Карел, что стану завтра рядом с тобой. Веришь?

– Да, – шепчет Карел.

– Я выдержу, клянусь в том Светом Господним. Ни на миг я не пожалею, что пошел с тобой.

Карел поднимает голову, всматривается мне в глаза отчаянно больным взглядом. Верь, думаю я. Сможем. Не сложней, чем «играть героя»… Жаль, ты не знаешь, – а рассказывать не время и не место.

– Тогда я тоже клянусь… – Он запинается, сглатывает. – Клянусь принять твердо все то, что принесет мне завтрашний день. Клянусь… я не поддамся! Я не слизняк и слизняком не стану. Пусть он думает обо мне что хочет – но у меня есть мать, и ей не придется краснеть за сына.

Карел замолкает… и вдруг спрашивает:

– Но все-таки – почему позорный столб? За что?! Я бы понял изгнание, монастырь… честно говоря, даже казнь. Можно… За меньшее головы рубили. Но почему – позорный столб и плети?

– Казнь – это слишком, Карел, – объясняю я. – Чересчур. Не для принца. Людям не объяснить, понимаешь? Изгнание – так оно будет. Я скажу, почему. Он хочет унизить тебя. Это в чем-то даже сильнее казни. Но ты, Карел, уже поклялся не поддаваться! Завтра мы с тобой должны улыбаться.

– Свет Господень, это еще зачем?!

– А чтоб он видел. Чтобы знал, что ты не сломался. Чтобы завтра у него не было повода оскорбить тебя снова. Забудь о том, что это считается бесчестьем. Завтра будет бой – и ты должен победить.

7. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

– Ты провел с ним всю ночь?

– Да.

– Этот мальчишка затягивает тебя, Анже.

Ты еще не знаешь, как затягивает, думаю я. Но вслух говорю иное:

– Он сейчас всего на два года младше меня, а за спиной его столько всего, что мне и не снилось. Меня ведь ты не зовешь мальчишкой – не зови и его.

– Но он на самом деле затянул тебя. Ты потерял осторожность. Сегодня ты провел с ним ночь в темнице, а завтра? Пойдешь с ним под плети?

Я коротко выдыхаю:

– Пойду.

– С ума спятил?!

Ну вот, так я и знал. Не хотел ведь говорить… Серж, ты стал моим братом,

старшим – и любимым; но как я объясню тебе то, что сам понимаю не разумом, а тем, что глубже разума… что выше любых слов? Сказать – я должен? У тебя есть власть запретить, на любое мое «должен» ты можешь сказать «нет». Как объяснить, что в истории Карела настал миг, способный переписать книгу его судьбы, миг, когда любая мелочь может решить всё?

– Зачем тебе это? Анже, я тебя не понимаю. Ты ведь нормальный парень, не фанатик, не мученик. Зачем?

– Как иначе скажу я, что он чувствовал? Его жизнь – подвиг; я хочу рассказать о нем. Но как рассказывать, не узнав? Серж… знал бы ты, как я боюсь! Но зачем тогда мы узнали все, что было с ними раньше? Не отступаться же теперь… Серега тоже не был ни фанатиком, ни мучеником… но, Серж, ты бы слышал его этой ночью! «Кто мы будем, если не сможем выдержать?» Серж, кто буду я, если пройду мимо величайшей доблести только потому, что на этом пути мне будет больно?! Он выдержит – выдержу и я.

– Ты спятил. Точно.

– Нет. Я должен, Серж, должен! Не проведи я там эту ночь – как узнали бы мы о том, чем стала она для Карела? Боже мой, Серж… видел бы ты Лютого, ты бы понял.

– Ты умеешь рассказывать… я почти что видел его. Так ломать собственного сына – да, я понимаю тебя, Анже. Мы знали и раньше, а теперь мы поняли… но, Анже, может, иногда хватит просто знания? Мы знаем, что ждет их завтра, но знаем и то, чем закончилась вся история. Ты непременно хочешь почувствовать на себе их муки? В конце концов, можно ведь посмотреть глазами Леки!

– Я посмотрю. Но прежде – понять, как это было… чего это стоило. Я собираю жизнь Карела, и я хочу понять. Я не могу пройти это с ним, но могу – с ним рядом. Я знаю, чувствую – только так и будет правильно. Эта ночь, Боже мой… она смяла его и вылепила заново. А день поставит пробу… и не только на прочность.

Серж молчит долго. И произносит совсем не то, чего я жду. Он говорит:

– Я боюсь за тебя. Но я вижу, Анже, – это дознание и тебя мнет и лепит заново. Я не смею мешать.

8. Площадь Королевского Правосудия

Тягучий звон Колокола Правосудия разливается в воздухе и замирает. Словно сам город – дома, острые черепичные крыши, стекло в свинцовых переплетах окон, кованые калитки – вздрогнул и затаил дыхание. Зов, обязующий жителей столицы собраться, дабы видеть волю короля. Колокол тревожит столицу только ради коронных преступников… Кажется, за ночь гнев короля только распалился, думаю я.

Нас ведут сквозь рассветный сумрак, и резкий ветер опаляет кожу осенним холодом. С нас сняли куртки и рубашки и снова связали руки, и поначалу мне было до жути неуютно под любопытствующими взглядами гвардейцев… Честно говоря, я порадовался, что после ордынских развлечений мне залечил спину хороший магознатец. И еще – тому, что отдал капитану на хранение оба амулета.