Серебряный змей в корнях сосны – 3
Шрифт:
«Возьми меня с собой».
– Ты напряжен, – заметил Хизаши. – Ни к чему так переживать. Лучше скажи, чем же сомнительное учение школы Кёкан привлекло такого благородного юного господина?
– Что же в нем сомнительного? – спросил Кента с любопытством. Все же идти молча и правда утомительно, тем более когда есть компания. – Я слышал, что в Кёкан неважно, человек ты или ёкай, пока соблюдаешь человеческие и божественные законы. Все равны.
Хизаши презрительно сощурился.
– Равны? Разве порядок мира не таков, что людям, демонам, божествам и ёкаям невозможно идти одной дорогой? Ведь будь оно иначе, наши
Кента не торопился отвечать. Так же как люди не всегда жили в мире, ёкаи могли тоже недолюбливать одни других, но в речах Хизаши сквозила сильная неприязнь. Кенте это не нравилось, но спорить он не любил, поэтому сказал:
– Если ты так считаешь, вряд ли я смогу тебя переубедить. Но если твои слова идут от сердца, то дальше нам с тобой не по пути.
– Я думал, ты станешь отстаивать свою точку зрения. Разве ты не должен?
– Не должен. В этом мире много плохих ёкаев, но не меньше и плохих людей. Мой взгляд таков, потому что я сталкивался и с теми, и с другими. Возможно, ты считаешь иначе, потому что люди окружали тебя только добром, а ёкаи приносили вред, а может, это и не твое мнение вовсе. Какой смысл мне тебя переубеждать?
Хизаши на мгновение остановился, и Кента вышел из-под ненадежного укрытия их общего зонта. Обернулся через плечо и успел заметить гримасу злости на красивом лице.
– Окружали добром?.. – тихо отозвался Хизаши. – Что ж, в одном ты прав, плохих людей много. Но ты все равно идёшь со мной и ведешь беседу. Что, если я плохой человек?
– Я не могу судить, пока ты не сделал ничего дурного.
– У тебя большое сердце, Куматани-кун, раз ты сжалился над кем-то вроде меня.
– А ты бы разве прошел мимо?
– Кто знает.
Усилившийся шорох капель, разбивающихся о зонт, подытожил их странный разговор. Вопросов появилось еще больше, чем было до этого, и Кента решил, что стоит ускориться, чтобы не оставаться в лесу наедине с Хизаши на ночь, а она стремительно приближалась. И тут тропа уперлась в широкую лужу, перейти которую можно было только по кустам с краев.
За лужей была развилка, а на развилке – замшелый валун. И только человека в ярком хаори на нем уже не было.
– Мы сделали круг? – удивился Кента. Он этого не заметил, хотя с малолетства бегал через лес к святилищу, проведать маму.
– Если это не другая развилка с похожим камнем, то да.
Они встали возле камня. Дождь снова стих, и Хизаши сложил зонт и обратился к спутнику:
– По какой дороге нам теперь пойти?
– Нам нужно на восток, – уверенно сказал Кента.
– На восток так на восток, – легко согласился Хизаши и снова раскрыл над ними зонт.
Они шли быстро, обгоняя привычный ход солнца, как вдруг деревья расступились, и под ногами возникла та самая лужа, только теперь это случилось даже быстрее. Кента начал переживать.
– Кто-то водит нас по лесу! – воскликнул он.
– Да. Нас водишь ты.
Хизаши отошел и с важным видом уселся на валун. Кента немного походил вокруг, потом тоже сел рядом. Отчего-то, дважды выбрав путь на восток, они все равно возвращались обратно, об этом говорило и положение солнца, стремящегося к закату по левую от них руку. И если в Кёкан не хотели их видеть, то какова причина? Почему
Или…
– Может, попробуем ту дорогу? – Хизаши кивнул вперед, туда, куда вела вторая тропа.
– Она приведет нас к Дзисин.
– А если нет?
Кента задумался над его словами. И думал недолго.
– Ты можешь оказаться прав. Давай хотя бы попробуем.
И он решительно двинулся на север. Вскоре стало заметно, что лес редеет, появилась новая тропка, отходившая в сторону, но они продолжили придерживаться одного направления, пока не вышли из леса и им не открылся вид на священную гору Тэнсэй. Ее подножие было широким и пологим, оплетенным лестницами и светящимся зажженными к вечеру фонарями. Выше огней становилось меньше, и отсюда казалось, что заснеженная острая верхушка подпирает низко нависшие облака. Воистину величайшая из трех великих школ оммёдо выбрала своим домом поразительное место! Кента не видел настолько холодно прекрасных гор, в его краях их склоны покрывали ели и сосны, и высотой они не потрясали воображение.
Хизаши указал сложенным веером вперед.
– Видишь? Там ворота. Давай посмотрим поближе.
– Нет, уже почти стемнело, нам надо вернуться и поискать Кёкан.
– И заплутать еще сильнее?
– Мы не заплутали, – упрямо ответил Кента, но в глубине души тоже не хотел снова блуждать по замкнутому кругу, тем более в Лисьем лесу, по слухам, водились ногицунэ – дикие лисы-оборотни, не брезгующие человечиной, а у Кенты с собой ни меча, ни лука, ни талисманов – только быстрые ноги. – Ты можешь остаться, эта школа подойдёт тебе по нраву, а я продолжу свой путь, как и собирался.
– Ты не берешься судить, хороший я или дурной, но с лёгкостью выносишь приговор моему нраву, – укорил Хизаши. – Но я не буду держать на тебя обиду, ведь ты был ко мне милосерден. Сделаем по-твоему, но сначала все-таки переночуем под крышей и поедим горячей еды.
И пошел, раскручивая на плече чужой бумажный зонтик, обратно. Кента не сразу сообразил, что тот имел в виду тропку, которую они недавно миновали, она вела в город, окруженный с одной стороны лесом, с другой – рекой, а с третьей подбиравшийся к подножию Тэнсэй.
И как бы Кента ни был настроен во что бы то ни стало попасть в Кёкан до темноты, вынужденно смирился.
Ямасита – маленький торговый городок, собравшийся постепенно из тех, кто искал защиты у школы Дзисин, надеялся заработать на ней или попросту не смог пополнить ряды ее учеников. Со временем эти люди превратили город в место, где можно развлечься и купить все, что необходимо будущему или практикующему оммёдзи, от еды, одежды до особой бумаги для офуда или изготовляемых на заказ ритуальных масок. Дома там стояли тесно, по два, порой и три этажа, с лавкой или мастерской внизу и нередко с гостевыми комнатами наверху. Не было тут особой красоты или изящества, лишь по вечерам зажигались подвешенные за забором на крюки желтые бумажные фонари да мерцали красным акатётин [12] над дверьми идзакай.
12
Акатётин – традиционный красный бумажный фонарь, который вывешивают перед идзакаей.