Серенада для Черного колдуна
Шрифт:
– Я пыталась, а она, мол, это вопрос жизни и смерти. Говорит, что ты из-за своего упрямства и глупой гордости готов лечь под топор палача. Сынок, это она о чём?
– Всё о том же. Не обращай внимания.
Женщина ушла, предварительно оставив на краю стoла пиалу с орехами, а я подошёл к окну, чтобы убедиться. Суаль действительно маячила на моём пороге. Глупая гордость? Серьёзно? Впрочем, о гордости эта женщина в принципе не может ничего знать. Они в разных мирах существуют, как Земные и Водные боги. Я, например, жертвы приносил Водным, тогда как почти весь султанат предпочитал благодарить и роптать
Словно почувствовав мой взгляд, Сладость повернула голову. Заметила меня, вопросительно изогнула бровь и нетерпеливо постучала рукой по бедру. Красивая...
Я опустил штору и вернулся к столу.
Ближе к полуночи за мной прибежали из квартального участка.
– Эмир-ша-иль!! – нетерпеливо заголосил младший помощник ещё с улицы.
– Сработало!
– Что сработало?
Я высунулся из окна.
– Сигналка ваша с памятью! – проорал он, и я махнул рукой, чтобы заходил внутрь, а сам поспешил вниз, перепрыгивая сразу через несколько ступенек.
– На кеиичи Нахо покушеие было!
В дом-то мальчишка влетел, но орать продолжил всё так же грoмко.
– Тише ты! Орёшь, как оглашенный. По порядку объясняй.
– Да пока нечего объяснять. Бригада по вызову прибыла, на месте хозяин в невменяемом состоянии и горничная. Вскрыли шар, художник срисовал лицо мальца, который кеиичи обчистил... Горничная якобы не при делах, мол, никого не видела, ничего не знает. Кеиичи в чувства пока не привели. При нем лекаря оставили, а на девку в участке покамест протокол...
Сердце трепыхнулось в сладкой надежде.
– Протокол? Ты ж сказал, что она не при делах.
Пацан нетерпеливо дёрнул шеей и фыркнул, будто чистокровный фью* северных кровей, который так и рвётся сорваться с места вскачь. Того и жди, из ноздрей появится тонкая струйка дыма...
– Так при ней ножичек обнаружился драгоценный. И кошель с золотом. Бригадир думает, что соучастница... Да морги с ней, с бабой с этой, эмир Нильсай! – То ли от волнения, то ли на радостях мальчишка обратился ко мне не по чину, и я с лёгкостью пропустил этo мимо ушей. – Вы на память смотреть идёте или нет? Мастер-артефактор велел передать, что времени у нас не так уж и…
А то я сам про время не знаю!
– А горничную в какой участок, говоришь, отвели? В ваш?
– перебил я, кусая от досады губы.
– К каланче. А...
– Молодая?
– Кто? Горничная?
– Парень подозрительно сощурился, словно ожидал от меня какой-то каверзы. – На пару лет постарше меня будет. А вам зачем?
– Мастеру-артефактору передай, чтоб все показания старательно снял, я утром гляну.
– Передам... вы куда?
Парень точно решил, что я полоумный, явно не понимая, что происходит. То я всему ведомству мозг выношу из-за нового образца «стоп-вор», и это при том, что ведомство ни сном ни духом о том, кто изобретатель, то даже не хочу слушать отчёт. Хочу! Очень хочу!
…Но, к сожалению, придётся ждать другого случая.
– Если я тебе скажу, ты всё равно мне не поверишь, – отмахнулся я и едва ли не вприпрыжку помчался в квартальный под каланчой. За будущей женой, чтоб мне провалиться.
Скажи мне кто год назад… Хотя какой год? Скажи мне кто вчера вечером, что уже сегодня я буду со всех ног лететь, боясь, что невеста растворится
Дверь участка жалобно вскрикнула, когда я её толкнул, ударилась о стену и заплакала, а я воззрился на вытянувшегося в струну дежурного и несдержанно рявкнул:
– Где она?
Дежурным был старый сухорукий инвалид, которого жизнь скрутила в васков рог и припечатала сверху копытом.
– Эмир-ша-иль! – выпучил он глаза и здоровой рукой схватился за больное сердце. – Я… Я…
– Я прошу прощения, - сделав ударение на первом слове, рыкнул я. ткашлялся. – Прощения прошу. Вы… арестованная где?
– Так нету. – И до того, как я успел испугаться:
– Она ж не арестованная пока. Эта… как её? Вот! По-до-зре-ва-е-ва-ма-я!
Я выдохнул.
– Слушай, дед, нельзя же так пугать. Я чуть плавники не склеил… Так где она? Подозреваемая эта?
– Ну, как бы… – И посмотрел мне за спину, а я сначала почувствовал, как сердце булькнуло в желудок, потом шумно вдохнул, подобрался, как перед прыжком в воду с высоты, и развернулся рывком…
на была молоденькая – мальчишка-посыльный явно соврал насчёт возраста – и хорошенькая-а-а… Правда, хорошенькая. Тёмная чёлка на глаза, цвета которых в полумраке было не разобрать, короткие волосы едва прикрывают уши; и эта странная для женщины стрижка неожиданно возбуждает, как и нахально вздёрнутый нос, и искусанные розовые губы, и даже три коричневые родинки на левой щеке – покойная мама, если верить деду, уверяла, что это к семейному счастью – не оставляли равнодушным. А уж нежная, трогательная шея… Реально, трoгательная, я руки за спиной сцепил, чтобы её не потрогать. И грудь. Такая грудь… Невольно облизнул губы и зажмурился на мгновение, а потом вновь распахнул глаза и торопливо осмотрел всё остальное. Стройный стан, тоненькая талия, и при таком росте ножки тоже должны быть шикарными… Хотя платье ей совсем не идёт, но мы же купим что-нибудь подходящее. Лёгкoе. С глубоким вырезом.
Я что-то перепутал, или мне всё-таки повезло?
– Выше.
– Что? – Я не сразу понял, что девушка… нет, невеста… нет, жена. Жена обращалась ко мне. Морги! Сдохнуть можно, у меня встало от слова «жена»! – Ты это мне?
– Ну. Взгляд выше, говорю. Остальная я здесь.
– И синие-синие глаза в обрамлении длиннющих чёрных ресниц, стрелой насквозь.
– Можно мне уже домой, или ещё где-то подписать надо?
– Подписать? Нет, подписывать пока ничего не надо. А вот обсудит кое-что…
– А можно мы завтра всё обсудим? Я так устала. Так домой хочется... – мягкой лапкой её голос коснулся моей души, и я едва не ляпул, как последний идиот, что можно, но потом вспомнил, что без брачного браслета на запястье никакого завтра у меня уже не будет, поэтому ответил:
– Лучше сейчас. Тебя как зовут?
– А?
– Она испуганно взмахнула руками, как птица крыльями, и слегка подалась вперёд. – Что ты… вы… сказал… и?
– Как тебя зовут, синеглазка?
Я давно привык к тому, что меня боятся и даже не пытаются скрыть страх. Когда видишь ужас повсюду, однажды перестаёшь его замечать, но испуг на лице девчонки и панически стиснутые кулаки неприятно резанули по сердцу.