Серёженька. Полная версия
Шрифт:
– Да.
– Выздоравливай и обязательно приходи на лингвистику. Я подготовил для тебя несколько интересных монографий по теме твоей курсовой.
– Хорошо, Александр Михайлович, спасибо, – сухо сказал Серега, а потом, ощущая неприятную паузу, добавил: – Извините меня, я был неправ, когда мы общались в последний раз.
– Ты передумал работать в кафе? – в голосе Комарова была слышна улыбка.
– Нет. Но я вам нагрубил. И мне стыдно, – Серега шмыгнул носом.
– Сережа, у тебя правда есть диагноз по психиатрии? – серьезно спросил Комаров.
– Да.
– Можно
– Я точно не помню, Александр Михайлович, – вяло ответил Серега.
– Если не хочешь, не говори, – нервно отозвался Комаров.
– Да нет… я просто не помню, дисмиссия какая-то.
– Дистимия? – поправил Александр Михайлович.
– Да, вроде, – Серега потер глаза кулаком, у него закружилась голова от долгого лежания на кровати.
– Сережа, ты ведь не простудился, верно?
Серега молчал, кусая губы.
– Тебе прописали какие-то препараты? Ты их пьешь? – не унимался Комаров.
– Александр Михайлович, я приду послезавтра на пары. Не надо обо мне так беспокоиться.
– Я скучаю по нашим беседам, Сережа, – вдруг тихо сказал тот. Серега тяжело вздохнул.
– Я тоже скучаю, Александр Михайлович, – отозвался он и повесил трубку. Этот разговор окончательно лишил его сил, он лег и забылся беспокойным, с множеством неясных тревожных сновидений сном.
На следующий день он пришел на работу в мрачном настроении и с порога наорал на уборщицу за грязь в зале. Аня посмотрела на него с любопытством, а потом подошла вплотную и положила руку ему на член.
– А я все думаю, когда ты ко мне приставать начнешь? А ты, значит…
– Замолчи, – Серега резко оттолкнул ее от себя. – Я молчу о твоих делах, ты молчишь о моих. Иначе быстро вылетишь отсюда, поняла?
– Да, поняла, поняла, – усмехнулась Аня и отступила. – И не надо так грубить. Видать, твой бандит…
– Заткнись, блядь, – рявкнул Серега. – Иди салфетки по столам разложи. Мы открываемся через две минуты.
Весь день у Сереги все валилось из рук. Он никак не мог выкинуть из головы момент, когда Илья поцеловал его на прощанье. Это было даже больнее, чем когда он уходил в прошлый раз, матерясь на кого-то по телефону. С тех пор Серега на кухню даже не заходил, ему было невыносимо видеть весь этот срач с рассыпанными окурками и кофе по всему полу вперемешку с остатками жратвы, которую Илья подогнал. Все это там сейчас наверняка заплесневело и воняло. Но это была хуйня по сравнению с тем адом, что творился у него в душе.
На следующий день он просидел две пары у Комарова и поднялся к нему на кафедру. От того не укрылось его мрачное настроение.
– Сережа, ты же понимаешь, что такие диагнозы просто так никто ставить не будет? Тебе обязательно нужно пить лекарства, – серьезно сказал он, усадив его на диван.
– Александр Михайлович, давайте не будем об этом, иначе я опять вам нагрублю, – попросил тот, глядя в потолок. – Но, если в качества лекарства вы предложите мне коньяк, то я не откажусь.
Комаров усмехнулся и открыл свой допотопный советский сейф, где хранил все свои алкогольные трофеи.
– Думаю, Курвуазье должен тебя немного развеселить, – с мягкой улыбкой сказал он.
– Звучит весьма куртуазно, – заметил Серега
– Не надо при мне упоминать этого пошляка, Сережа, – усмехнулся Комаров и протянул ему коньячную рюмку. – Если уж ты решил обсудить немцев, давай вспомним Томаса Манна.
– Он нудный, – поморщился Серега и отпил теплого коньяка. Напиток раскрылся ярким цветочным ароматом и приятным вкусом на языке.
– Это ты просто «Смерть в Венеции» не читал, – с улыбкой возразил Комаров, сел рядом с ним и обхватил рукой его голову. Поглаживая его щеку большим пальцем, он сказал:
– Рядом с тобой я довольно часто ощущаю себя тем старым писателем в зачумленном городе.
– Мне должно это льстить? – спросил Серега, придвигаясь к нему вплотную.
– Прочитай и сам реши, – ответил Комаров и поцеловал его в губы.
С тех пор они возобновили свои регулярные встречи на кафедре, и это помогало Сереге хотя бы на время не думать об Илье. Он понимал, что его терзания бессмысленны, но каждый раз, когда залезал в холодильник и видел недопитую бутылку водки, купленную Ильей, его охватывали воспоминания, и ему не хотелось их отгонять. Он садился на подоконник и подолгу курил, глядя, как в город приходит весна, сугробы исчезают, а из-под них появляются горы прошлогоднего мусора и собачьего говна. Правда, спустя пару недель все это было уже прикрыто свежей зеленью и выглядело не так уныло и безнадежно. Так и Серегина жизнь, по сути, была таким же засранным газоном, куда прохожие кидали окурки, бутылки, гандоны и героиновые шприцы, а ему только оставалось это созерцать и философствовать. Разгребать это дерьмо не было сил, да и что он мог сделать? Чудесным образом позабыть о том, что он пидор из неблагополучной семьи, которого изнасиловал и отпиздил до полусмерти бомбила с дурацким именем Кузя? Или поверить в то, что Илье на него не похуй? Что однажды он вернется и останется с ним навсегда? Уверовать в благие намерения Комарова, который хочет пристроить его на кафедру, чтобы иметь над ним власть и пользоваться им не только в оставшиеся полтора года учебы, но и всю последующую жизнь? Или, может, ему надо вообразить, что внезапно в его унылое существование ворвется принц на белом коне и увезет его в волшебную страну под названием Нью-Йорк или Париж, где геев не пиздят и даже разрешают жениться? Нахуй. Гораздо честнее было признать, что его жизнь – дерьмо, из которого вырастает иногда что-то годное. Например, охуенный секс с Ильей. Или приятные посиделки на кафедре с коньяком и минетом. Ну и так, по мелочи – неплохая работа, приятный треп с Галей и Славиком, шашлыки с приятелями, компьютерные игры, интересные фильмы и книги. У кого-то и этого нет. Похожей мыслью Серега обычно заканчивал свои философские измышления на подоконнике, тушил сигарету в горе бычков и вытряхивал покоцанную хрустальную пепельницу.
Так прошла весна, и наступила новая летняя сессия. Долгов у Сереги по ней не было, поэтому даже помощь Комарова не понадобилась. Тот по этому поводу шутил:
– Теперь я могу быть уверен, что ты со мной по любви, а не по расчету.
– По расчету, Александр Михайлович, по расчету, – усмехался Серега, катая по бокалу золотистый коньяк. – Или вы думаете, меня кто-то, кроме вас, угощает Курвуазье?
А потом институт закрыли на летний ремонт, и им пришлось прервать эти встречи. Серега в свободные от работы дни часто зависал у Гали дома и на даче. Она стала встречаться с Витей со Стошки уже постоянно, и к середине лета он к ней окончательно переехал. К Сереге он относился нормально, а всех остальных дворовых приятелей терпеть не мог, справедливо полагая, что Галя с ними спала.