Сергей Дурылин: Самостояние

Торопова Виктория Николаевна

Очень мешают сосредоточиться, собрать себя «по разорванным жизнью и грехом кусочкам» поездки в Москву, в Абрамцево. «По приезде из Москвы никак не войдёшь в себя. Бесконечно тянется что-то московское: Москву привозишь с собой сюда». Вот его запись в Троицком дневнике только одной поездки в Москву в июне 1919-го: «…был у тётки, оттуда на минуту к Коле, Шуре [Чернышёвым], ночевал у Над[ежды] Ивановны] [Успенской]. Обедня. У Воли [Разевига]. <…> Оттуда к Боголюбской на молебен. Там Коля — с ним и Серёжа [Фудель]. Встреча с Л[еманом]. Читал мальчикам „Дедова беса“. <…> Ночевал с Колей у С. Утром к Шатр. Днём у брата. Утром сюда» [246] . И в Сергиев Посад к нему постоянно кто-то приезжает. В апреле 1919 года Сергей Николаевич и Сергей Павлович Мансуров ездят в Москву хлопотать «по Козельскому делу» — о сохранении Оптиной пустыни.

246

Дурылин С. Н. Дневник «Троицкие записки». С. 91–92.

Тянет в Оптину. В письмах отцу Анатолию

испрашивает благословение на каждое дело, а в первую очередь на монастырь. Старец Анатолий о монастыре отвечает уклончиво, понимая, что Дурылин не готов к монастырской жизни, да и ситуация в стране непредсказуема. Советует положиться на Промысл Божий, а там «определится, к чему у тебя призвание, к учёности или внутреннему деланию» [247] . В Оптину ехать не советует, так как судьба обители не ясна. От тоски и уныния рекомендует читать письма старца Макария, где описана борьба «с сею лютою страстью». К середине 1919 года Дурылин, похоже, уже и сам понимает, что Оптину ему Бог не даст.

247

Там же. С. 63.

Первого апреля 1919-го большевики вскрыли мощи преподобного Сергия Радонежского и держали их некоторое время под стеклом обнажёнными. Дурылин в дневнике описывает общее потрясение, молебны и плач толпы на площади перед лаврой. «В душе — сознание собственной вины, греха, гадости, смуты». И крик души: «Прости нас, прости, Преподобный!» К мощам идёт непрерывный поток прикладывающихся. Очередь от Святых ворот. Большинство со свечами. Дурылин шёл в очереди и молился, а войдя в храм, ясно ощутил сильнейшее благоухание. «Это не был запах ладана. Службы не было. Это особое. Его слышала и Таня [Розанова] и сказала мне». «Нет, ничего в жизни не видал я тяжелее, — ни в чём никогда не видел я большего обнаружения, противуположения, противустояния Божия — и сатанина, Добра попираемого и Зла попирающего!» [248]

248

Там же. С. 76–79.

И опять мысли о разделении страны на Русь и Россию. Только теперь не такие оптимистичные. «Русь, которую я любил, умерла». «Будут до конца два стана русских, а то, что между ними, промежуточное, будет всё уменьшаться: вливаясь огромной волной — в „окаянную“ и просачиваясь маленьким ручейком — в „Святую“. Это и будет всё содержание дальнейшей русской истории в её сокровенном и в её явном» [249] . И грустит оттого, что уходит старая Россия. Уже нет В. А. Кожевникова († 1917), Ф. Д. Самарина († 1916), о. Иосифа Фуделя († 1918), Пети Картушина († 1916), Д. А. Хомякова († 1919). И никто не может их заменить. Уходят милые сердцу люди: Георгий Мокринский († 1919), В. В. Розанов († 1919), любимая единокровная сестра Катя [250] и тётушка Мария Васильевна, за четыре дня до смерти навещавшая его в Посаде.

249

Дурылин С. Н. Дневник «Троицкие записки». С. 79.

250

Екатерина Николаевна Жемочкина (урождённая Дурылина, 1860-е — 1918).

Бывая в Москве, старается зайти в Данилов монастырь. Там похоронен Георгий Хрисанфович Мокринский, его «опора, учитель, хранитель». Мучает чувство вины, что всё брал от Георгия и ничего не давал взамен для его души. Там владыка Феодор (Поздеевский) [251] , под покровительство которого направляет старец Анатолий. В монастыре можно и пообедать, и переночевать (свою комнату в Москве Сергей Николаевич оставил брату Георгию). С епископом Феодором тесно общается М. А. Новосёлов. Он и живёт сейчас в Даниловом монастыре. По некоторым сведениям, Новосёлов в 1921 году тайно пострижен в монахи с именем Марк, а в 1923-м хиротонисан во епископа катакомбной церкви. С этого времени начинается его тайная «катакомбная» деятельность. Вскоре он переходит на нелегальное положение и скрывается у своих многочисленных друзей. При этом он, не имея советских документов, разъезжает по стране, основывая тайные общины, участвуя в сокрытии от богоборцев христианских святынь, утверждая бескомпромиссное следование Православию. С 1922 по 1927 год Новосёлов написал 20 «Писем к друзьям», которые теперь опубликованы [252] . В 1928-м его арестовали, в январе 1938-го приговорили к расстрелу. Ныне он причислен к лику святых.

251

Епископ Феодор (в миру Александр Васильевич Поздеевский, в схиме Даниил, 1876–1937) — епископ Волоколамский, викарий Московской патриархии. Ректор Московской Духовной академии в 1909–1917 годах. С 1917 года — настоятель Свято-Данилова монастыря в Москве.

252

Новосёлов М. А. Письма к друзьям. М.: ПСТБИ, 1994.

У АЛЕКСИЯ МЕЧЁВА

Восьмого марта 1920-го епископ Феодор (Поздеевский) в Троицком храме Данилова монастыря рукоположил Дурылина в сан диакона, а 15 марта в храме Святителя Николая в Клённиках — в сан иерея с обетом безбрачия (целибат). В копиях, сделанных Дурылиным, сохранились документы о его рукоположении: его прошение с резолюцией патриарха Тихона и отзывом протоиерея Алексия Мечёва, присяга Дурылина и допрос его членами Епархиального совета В. Виноградовым

и Н. Вышеславцевым [253] .

253

Копии документов о рукоположении С. Н. Дурылина // РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед. хр. 956.

Поворот в судьбе С. Н. Дурылина произошёл под влиянием московского старца отца Алексия Мечёва, настоятеля церкви Святителя Николая в Клённиках на Маросейке. Вот как Дурылин описывает этот решающий момент в его жизни: «В памятный для меня час, когда о. Алексий на исповеди, в кабинете, решил, что мне должно быть священником, я принял его волю с радостью и покорностью. На столе стоял портрет о. Анатолия. Батюшка прочёл мою мысль, мгновенно возникшую во мне при взгляде на портрет: „Как же я без ведома моего старца, о. Анатолия, принимаю такое важное решение?“ — и ответил моим мыслям, а не словам: „Напишем о[тцу] Анатолию. Он благословит“, — и действительно, через две недели, несмотря на всю неверность и почти невозможность тогда письменных сношений, я уже получил ответ о. Анатолия — тот самый, о котором мне сказал о. Алексий» [254] . «Возлюбленный о Христе раб Божий Сергий! — пишет о. Анатолий. — Сам Господь управит жизнь твою во благое и ныне и в будущем твоём, которое несомненно вырастет из настоящего твоего призвания. Теперь уже излишни ответы на вопросы о Даниловом монастыре (или Зосимовой пустыни). <…> Промысел Божий в лице о. Алексея влечёт тебя, несмотря на молодость твою, на дело трудное безбрачного священства, то да поможет тебе Владычица Небесная вступить в ряды знаменательные в наше время лиц не духовного, учёного сословия, взявших на себя подвиг священства. Да подаст тебе Царь небесный и силы, и разумение, и бодрость духа. <…> Теперь как Патриарх если одобрит. Благословит. И аз от всей души желаю» [255] . Радуется о. Анатолий, что в лице о. Алексия Дурылин «нашёл себе опору явную».

254

Дурылин С. Н. Памяти отца Алексея. [Написано до 1928 г.] //Архив Г. Е. Померанцевой. Машинопись.

255

РГАЛИ. Ф. 2980. Оп.1. Ед. хр. 412а.

Так, по благословению старцев Алексия и Анатолия Дурылин не пошёл в монастырь, а стал священником, тем самым направив свою жизнь совсем по другому руслу.

Одна из духовных дочерей о. Сергия Дурылина — Евгения Александровна Галицкая — вспоминала слова о. Алексия Мечёва о нём: «Вот как-то раз, уехавши от меня, Сергей Николаевич пишет: „Меня зовут в Оптину, в Абрамцево. Думаю туда и сюда съездить“. А я отвечаю: „Никуда тебе не надо. Приезжай на Маросейку“. Приехал и был доволен. Его никто не знает, как я» [256] .

256

Архив Г. Е. Померанцевой. Машинопись.

В те годы, когда рушились не только государственные, гражданские устои, но и в Церкви начался раскол, одни люди бросились в атеизм, другие, наоборот, искали спасения в вере, в Церкви. Монашество в том виде, каким оно было до революции, не могло оставаться. Да и монастыри закрывались. В 1920-е годы протоиерей Валентин Свенцицкий в своих беседах о духовной жизни предупреждал о необходимости душу свою вести к внутреннему монастырю, читал проповеди о монашестве в миру. «С одной стороны, уничтожение прежних монастырей, с другой стороны, всеобщее безбожие и отпадение от веры — эти два условия неизбежно приводят верующих людей к новому внутреннему монастырю» [257] . Об этом же говорил протоиерей Валентин Амфитеатров. Батюшка Алексий Мечёв разделял их мысль, что можно и в миру жить монахом по духу, не выполняя внешне правила монастырской жизни, немыслимые вне стен монастыря. Он считал, что не следует бежать от жизни, от людей, христианин должен быть солью общества, на каком бы посту он ни находился. «Твоё монашество, — говорил он своим духовным детям, — любить тех, с кем в жизни Господь тебя поставил» [258] . Возможно, это же он сказал и Дурылину.

257

Валентин Свенцицкий, протоиерей. Монастырь в миру. Проповеди и поучения. 1921–1926 гг. T. 1. М.: ПСТБИ, 1995; Беседы о духовной жизни. СПб.: Сатисъ, 1995.

258

Пастырь добрый. Жизнь и труды московского старца протоиерея Алексея Мечёва. М.: Серда-Пресс, 2000. С. 188, 696.

Связь старцев Анатолия и Алексия была глубока, несмотря на то, что виделись они всего один раз в жизни. Они были «одного духа», духа любви всепрощающей и всеисцеляющей. Объединяло их «благодатное единство старчествования». Своих духовных детей они передавали друг другу.

На столе о. Алексия Мечёва стояла карточка настоятеля оптинского скита отца игумена Феодосия (Поморцева, 1854–1920), которого Батюшка очень почитал, и взаимно. Однажды о. Феодосий, приехав в Москву, посетил храм о. Алексия во время службы. Он видел, как «идут вереницы исповедников, как истово и долго проходит служба, как подробно совершается поминовение, какие толпы народа ожидают приёма, как долго длится этот приём. Видел и сказал о. Алексию: „Да, на всё это дело, которое вы делаете один, у нас в Оптиной несколько человек понадобилось бы. Одному это сверх сил. Господь вам помогает“» [259] .

259

Пастырь добрый… С. 145.