Сергей Михалков
Шрифт:
Иван Тимофеевич. Третий день бьемся, бьемся, ничего не получается!
Прудентов. ИванТимофеевич!
Иван Тимофеевич. Терпение, господа!
Рассказчик. Извините!
Иван Тимофеевич. Написали довольно, только, признаться, не очень-то нравится мне!
Прудентов. Помилуйте, Иван Тимофеевич, чего лучше!
Иван Тимофеевич. Порядку, братец, нет. Мысли хорошие, да вразбивку они. Вот я давеча газету читал, так там все чередом сказано. {Берет газету.) Ну-ка… Вот: «…с одной стороны, нельзя не сознаться, с другой — надо признаться…» Вот это хорошо! Как вы полагаете, господа?
Рассказчик. А можно полюбопытствовать, в чем состоит предмет занятий комиссии?
Иван Тимофеевич. Благопристойность вводить хотят, устав теперича писать нужно… Это, конечно… много нынче этого невежества завелось, в особенности на улицах… Одни — направо, другие — налево, одни — идут, другие — неведомо зачем на месте стоят. Не сообразишь. Ну, и хотят это урегулировать…
Глумов. Чтобы, значит, ежели налево идти, так все бы налево шли, а ежели останавливаться, так всем чтобы разом?
Иван Тимофеевич. То да не то. В сущности-то оно, конечно, так, да как ты прямо-то это выскажешь? Перед иностранцами нехорошо будет — обстановочку надо придумать. Кругленько эту мысль выразить. Чтобы принуждения заметно не было. Чтобы, значит, без приказов, а так, будто всякий сам от себя благопристойность соблюдает.
Рассказчик. Трудная это задача.
Иван Тимофеевич. Пера у нас вольного нет. Уж, кажется, на что знакомый предмет — всю жизнь благопристойностью занимался, — а пришлось эту самую благопристойность на бумагу изобразить — шабаш.
Глумов. Да вы как к предмету-то приступили? Исторический-то обзор, например, сделали?
Рассказчик. Да!
Прудентов. Какой такой исторический обзор? Молодкин. Какой такой исторический обзор? Глумов. Как же! Нельзя без этого. Сперва надо исторический обзор, какие в древности насчет благопристойного поведения правила были, потом обзор современных иностранных по сему предмету законодательств..
Прудентов. Позвольте вам доложить, что в нашем случае ваша манера едва ли пригодна будет.
Рассказчик. Но почему же?
Прудентов. Вряд ли иностранная
Глумов. Но ведь для вида… поймите вы меня: нужно же вид показать.
Прудентов. Россия по обширности своей и сама другим урок преподать может. И преподает-с.
Иван Тимофеевич (кивая на Прудентова). А ведь он, друзья, правду говорит! Точно, что у нас благопристойность своя, особливая…
Прудентов. А еще требуется теперича, чтобы мы между прочим правила благопристойного поведения в собственных квартирах начертали — где, в каких странах, вы соответствующие по сему предмету указания найдете?
Иван Тимофеевич. А?
Прудентов. Иностранец — он наглый! Он забрался к себе в квартиру и думает, что в неприступную крепость засел.
Иван Тимофеевич. Уж так они там набалованы, так набалованы — совсем даже как оглашенные! И к нам-то приедут — сколько времени, сколько труда нужно, чтобы их вразумить! А с нас, между прочим, спрашивают! Извините, господа.
Рассказчик. Как же без исторического обзора? Стало быть, что вам придет в голову, то вы и пишете?
Прудентов. Прямо от себя-с. Имеем в виду одно обстоятельство: чтоб для начальства как возможно меньше беспокойства было — к тому и пригоняем.
Рассказчик. Любопытно!
Глумов. Позвольте мне взять это с собой денька на два.
Иван Тимофеевич. А что, друзья? Прекрасно! Поправь! Сделай милость, поправь! Я ведь и сам… Вижу, что не того…
Глумов. Голо!
Рассказчик. Голо!
Глумов. Я тут чего-нибудь подпущу!.. Устных преданий, народной мудрости…
Иван Тимофеевич. Только при этом сообразуйте ваше суждение с тем, что народная мудрость, она, можно так сказать, для челяди полезна, а для высокопоставленных лиц едва ли руководством служить может. Народ же — он глуп-с!
Молодкин. Еще как глуп-с!
Прудентов. То есть так глуп-с!
Иван Тимофеевич. Ну вот и славно. А теперь, друзья, у меня разговор интимного свойства. И теперь уже безотлагательный. (Прудентову и Молодкину.) Будьте здоровы, друзья!
До свиданья, господин Глумов.