Сергей Павлович Королев
Шрифт:
В случае вынужденной посадки на иностранной территории или спасения космонавта иностранными судами космонавт имеет соответствующие инструкции…»
Записку подписали: Д. Устинов, К. Руднев, В. Калмыков, П. Дементьев, Б. Бутома, М. Келдыш, К. Москаленко (он был назначен вместо Неделина), К. Вершинин (главком ВВС), Н. Каманин (зам. начальника боевой подготовки ВВС), П. Ивашутин (первый заместитель председателя КГБ) и С. Королев (его подпись стояла последней).
Может возникнуть вопрос: как в число подписавших докладную записку попал Ивашутин? Ответ, вероятнее всего, кроется
«Считаем целесообразным публикацию первого сообщения ТАСС сразу после выхода корабля-спутника на орбиту по следующим соображениям:
а) в случае необходимости это облегчит быструю организацию спасения;
б) это исключит объявление каким-либо иностранным государством космонавта разведчиком в военных целях…»
Уверенность в успехе была. Это видно из самого документа, который предусматривал все возможные варианты. 3 апреля ЦК КПСС принял постановление «О запуске космического корабля-спутника». В правом верхнем углу по уже установившейся традиции в две строки стояли слова: «Строго секретно. Особая папка». Далее следовал текст:
«1. Одобрить предложение тт. Устинова, Руднева, Калмыкова, Дементьева, Бутомы, Москаленко, Вершинина, Келдыша, Ивашутина, Королева о запуске космического корабля-спутника «Восток-3» с космонавтом на борту.
2. Одобрить проект сообщения ТАСС о запуске космического корабля с космонавтом на борту на орбиту спутника Земли и предоставить право Комиссии по запуску, в случае необходимости, вносить уточнения по результатам запуска, а Комиссии Совета Министров СССР по военно-промышленным вопросам опубликовать его».
Вот уже который час решали они гамлетовское «быть или не быть». Тон задавал Королев. Спорили до хрипоты, потом в усталой задумчивости откидывались на спинки стульев. Шло заседание Госкомитета. Вел его Константин Николаевич Руднев — Председатель комитета по оборонной технике. Он с завидным терпением выслушивал собравшихся, гасил страсти. И вдруг наступила тишина: ни шелеста бумаг, ни терзаний, ни вздохов. Руднев потер воспаленные веки, как бы настраиваясь на новую волну, минуту-другую выжидал.
— Я так понимаю, — нарушил он молчание, — особых мнений не будет, все за отправку изделия в Тюратам?..
Собравшиеся ответили молчаливым согласием, хотя кое у кого были сомнения и в душе они считали, что пуск следовало бы отложить на некоторое время. Быть может, эта настороженность появилась после откровений Королева о возможных нештатных ситуациях. Полет человека пусть на усовершенствованной, но по сути своей боевой ракете рождал опасения. К тому же присутствие пилота в корабле ужесточало требования ко всем бортовым и наземным системам. Однако тот же Королев был тверд: «Надо пускать!»
Заседание Госкомиссии проходило в Москве в последних числах февраля, а в начале марта сообразно «штатному расписанию» главные конструкторы, руководители «экспедиций» и служб спецрейсом из Внукова вылетели на космодром. Двумя неделями позже туда же прибыла группа будущих космонавтов во главе с генералом Каманиным.
На космодроме Королев старался скрыть свое напряжение, порой даже шутил: «Чудес нет — все великое начинается вовремя». Но иногда, наблюдая за испытателями в МИКе, неожиданно взрывался, давая выход накопившемуся недовольству, гневно распекал нерадивых, угрожал отстранением от работы. В гневе он был страшен, но быстро отходил и продолжал разговор так, будто ничего не произошло. Ночами он почти не спал. Иженер до мозга костей,
Генерал К. А. Керимов, возглавлявший в ту пору ГУ КОС (Главное управление космических средств Минобороны), рассказывал: «Особо волновал конструктора тот вариант, когда двигатель третьей ступени ракеты не дорабатывал нескольких секунд до расчетного времени. При такой ситуации космонавт приводнялся в океане, вблизи мыса Горн — южная точка Южной Америки. Этот район известен постоянными штормами. Почему-то именно мыс Горн не давал Королеву покоя… За несколько дней до запуска «Востока» (это название много раньше придумал он сам, но для другого объекта) главный конструктор потребовал, чтобы в бункере, откуда отдавались команды и велось наблюдение за ракетой, наши военные специалисты установили телеграфный аппарат, соединенный линией связи с одним из восточных измерительных пунктов. В случае нормальной работы двигателя блока „Е” этот аппарат выбивал на ленте „пятерки”, а в случае остановки — „двойки”…»
Перед заседанием Госкомиссии, на котором предстояло выбрать первого космонавта, Руднев спросил Королева: «Как будем решать?» «По традиции», — ответил Сергей Павлович. «Это как же?» — не понял председатель. «У авиаторов, — пояснил Королев, — существует традиция: для испытания самолета испытателя назначает главный конструктор изделия. Ясно?»
Двух кандидатов на полет представил Н. П. Каманин, который знал о симпатиях Королева. Германа Титова он назвал «запасным пилотом». Обсуждений и вопросов не было. Все понимали, что решающее слово за Королевым. Сергей Павлович сразу же согласился с Каманиным. И если бы у членов Госкомиссии были иные мнения, по чисто этическим да и другим соображениям главному конструктору никто бы возражать не стал.
4 апреля Королев доложил правительственной комиссии о готовности к осуществлению первого полета человека в космос. 6 апреля утром собрался Совет главных конструкторов. Совещание поначалу носило чисто технический характер, обсуждались вопросы предстартовой подготовки ракеты-носителя и корабля. Затем перешли к составлению полетного задания первому космонавту. Особых споров не было, документ получился лаконичным, подписали его Королев, Келдыш и Каманин.
Все последующие дни главный конструктор был мрачен и сосредоточен. Временами нервозность вырывалась наружу, он становился вспыльчивым, придирчивым, случалось, повышал голос, виновным грозил увольнением. Ночь на 12 апреля Королев провел без сна. В третьем часу зашел посмотреть на спящих Гагарина и Титова, звонил на «площадку», мерил шагами половицы в своем домике неподалеку от монтажно-испытательного корпуса Площадки № 2 («Двойка» — так ее называли).
Байконур, среда, 12 апреля 1961 года, 9 часов утра. Пройдет еще шесть или семь минут, и, согласно инструкции, пускающий (по терминологии ракетчиков — «стреляющий») Анатолий Кириллов выдаст основную команду. А пока — томительное, тревожное ожидание, переговоры с бортом, чередующиеся позывные: «Кедр» — Гагарин, «Заря» — наземные службы…
Так начинался день, которому суждено будет стать особой датой в истории цивилизации. Позже прорыв человека в космос назовут свершением века, а та среда откроет новую эру, символом которой станет Юрий Гагарин.