Сергей Петрович Хозаров и Мари Ступицына (Брак по страсти)
Шрифт:
– В горничную Марьи Антоновны. Все спрашивает нас, скоро ли вы изволите на них жениться.
– А она что же?
– И она неравнодушна-с: большие между собой откровенности имеют, отвечал лакей.
– Она меня тоже все спрашивает, скоро ли будет ваша свадьба, а не то, говорит, у барышни есть другой жених, - как его, проклятого? Хозаров, что ли? В которого она влюблена.
– Влюблена в Хозарова?
– спросил толстяк.
– Должно быть, так, - отвечал лакей.
Рожнов тотчас же встал, в несколько минут оделся, сел
– То, что я предугадывал, - начал Рожнов, - случилось: Мари влюблена в эту восковую рожу, Хозарова.
– Мари влюблена в Хозарова? Что это... с чего это пришло вам в голову? Откуда вы почерпнули эти известия?
– сказала Катерина Архиповна несколько даже обиженным голосом.
– Не могу вам сказать, именно из каких источников почерпнул эти сведения, но все-таки повторяю, что это верно; верно по моему собственному наблюдению, верно и по слухам, которые до меня дошли.
– Мари влюблена... Ребенок, который еще ничего не понимает; она влюблена?
– говорила мать.
– Вот это-то мне досаднее всего, - возразил Рожнов, - как же вы, женщина, и не понимаете другую женщину, и еще дочь свою? Хоть бы, например, себя-то припомнили; неужели в осьмнадцать лет вы ничего не понимали?
– Она - исключение, Иван Борисыч, - перебила Катерина Архиповна, - это необыкновенный еще ребенок; в ней до сих пор я не замечала кокетства, а если бы вы знали, какие вещи она иногда спрашивает, так мне совестно даже рассказывать.
– Все-таки я вам расскажу, что она влюблена. Но, впрочем, что же я вас предостерегаю? Может быть, вам самим нравится эта наклонность?
– Вам грех это думать, Иван Борисыч. Вы очень хорошо знаете, что мое единственное желание, чтобы Мари была вашей женой. Может быть, нет дня, в который бы я не молила об этом бога со слезами. Я знаю, что вы сделаете ее счастливой. Но что мне делать? Она еще так молода, что боится одной мысли быть чьей-либо женой.
В продолжение этой речи у старухи навернулись слезы.
– Ну полноте, не огорчайтесь, - сказал толстяк, - я это сказал так... пускай ее теперь влюбляется в кого угодно; авось, придет очередь и до меня.
– Мамаша! Записочка от Сергея Петровича, - сказала, входя в комнату Анет и подавая матери письмо.
– Камердинер их пришел и просит ответа, прибавила она и вышла.
Старуха и Рожнов вздрогнули; та принялась читать, но на половине письма остановилась, побледнела как полотно и передала его Рожнову, который, прочитав послание моего героя, тоже смутился.
Несколько минут продолжалось молчание. Старуха как будто бы не помнила сама себя. Рожнов тоже; но, впрочем, он скоро опомнился и, взглянув насмешливо на Катерину Архиповну, начал снова перечитывать письмо.
– Вы со вниманием ли прочли это прекрасное послание?
– сказал он.
– Я еще опомниться, Иван Борисыч, не могу; этакой наглости, этакого бесстыдства
– Мари действительно в него влюблена и действительно дала ему слово, перебил Рожнов, - только мы-то с вами, маменька, немного поошиблись в расчете: Мари, видно, не ребенок, и надобно полагать, что не боится выйти замуж. Я не знаю, чему вы тут удивляетесь; но, по-моему, все это очень в порядке вещей.
– Но, Иван Борисыч, я этого не желаю, - возразила Катерина Архиповна.
– Да, если вы не желаете, это другое дело; но, впрочем, действительно ли вы не желаете, когда желает этого Марья Антоновна? Однако погодите! Я намерен вам вслух прочитать это письмо; оно так прекрасно написано, что, может быть, и убедит вас переменить ваше намерение. "Милостивая государыня, Катерина Архиповна!
– начал читать толстяк.
– Робко и несмелою рукою берусь я за перо, чтобы начертить эти роковые для меня строки. Давно, очень давно, Катерина Архиповна, люблю я вашу младшую дочь; сердце мое меня не обмануло: она меня тоже любит и уже почти дала мне слово".
– Удивительно, как красно написано!
– сказал толстяк, остановясь читать.
– Неужели эти "роковые строки" не трогают вашего материнского сердца, Катерина Архиповна?
Старуха ничего не отвечала и сидела, как уличенная преступница. Толстяк продолжал читать: "Ваше слово, ваше слово, почтеннейшая Катерина Архиповна! Одного вашего слова недостает только для того, чтобы обоих нас сделать блаженными".
– Перестаньте, Иван Борисыч, пожалуйста, перестаньте, - перебила Катерина Архиповна, - лучше скажите, что мне делать?
– Сделать их блаженными.
– Имейте, Иван Борисыч, сожаление к моим чувствам, - возразила старуха.
– Где же тут любовь с вашей стороны? Это, я думаю, и до вас касается, а вы, вместо того чтобы посоветовать мне, только смеетесь.
– Что же мне вам советовать?
– Да ведь я должна что-нибудь решительно ответить; мне должно отказать, а я теперь ничего и не понимаю.
– А вы думаете отказать?
– Конечно, отказать.
– А! Это другое дело! Я берусь даже вам продиктовать письмо.
– Сделайте божескую милость, войдите в мое положение!
– сказала Катерина Архиповна и тотчас же принялась под диктовку толстяка писать письмо к моему герою. Оно было следующего содержания:
"Милостивый государь, Сергей Петрович! За ваше предложение я, из вежливости, благодарю вас и вместе с тем имею пояснить вам, что я не могу изъявить на него моего согласия, так как вполне убеждена в несправедливости ваших слов о данном будто бы вам моей дочерью слове и считаю их за клевету с вашей стороны, во избежание которой прошу вас прекратить ваши посещения в мой дом, которые уже, конечно, не могут быть приятны ни вам, ни моему семейству".