Сергей Петрович Хозаров и Мари Ступицына (Брак по страсти)
Шрифт:
Прощай, мой друг!
Твоя Barbe Мамилова".
Вскоре за сим письмом в маленьком, но прелестном домике происходила, по крайней мере вначале, самая утешительная, самая отрадная семейная сцена. Это было вечером: Сергей Петрович Хозаров, в бархатном халате, сидел на краю мягкого дивана, на котором полулежала Марья Антоновна, склонив прекрасную головку свою на колени супруга, и дремала. Хозаров тоже полудремал. Одна только Катерина Архиповна бодрствовала и вязала чулок. Страстная мать уже переселилась к молодым и спровадила
– Мари, а Мари! Вставай, друг мой, - сказал Хозаров, которому, видно, наскучило сидеть в положении подушки.
Мари открыла ненадолго глаза, улыбнулась и опять задремала. Хозаров наклонился и поцеловал жену.
– Перестаньте, Сергей Петрович, тормошить ее... что это, какой вы странный! Не дадите успокоиться, - сказала Катерина Архиповна.
– Но что ж такое, мамаша? Я полагаю, что по вечерам спать очень вредно, - возразил Хозаров.
– Как это вы смешно говорите: вредно! Разве вы знаете, в каком она теперь положении; может быть, ей это даже нужно; может быть, этого сама природа требует.
– Мне самому бы, мамаша, встать хотелось.
– Да, вот это справедливее, что вам самому скучно. Ну, это, Сергей Петрович, не большое доказательство любви.
– Помилуйте, Катерина Архиповна, любовь доказывается не в подобных вещах.
– К чему же вы все это говорите так громко?.. Вероятно, чтобы разбудить ее. Я этого, признаюсь, не ожидала от вас, Сергей Петрович!
– Я не знаю, почему вам, мамаша, угодно таким образом перетолковывать мои слова.
– Я не перетолковываю ваших слов, и очень странно, если бы я, мать, стала перетолковывать что бы то ни было... А я все очень хорошо вижу и все очень хорошо понимаю.
– То есть вам угодно видеть и понимать все в дурную сторону.
Катерина Архиповна хотела было возразить, но остановилась, потому что Мари проснулась и села.
– Что ты, друг мой, видела во сне?
– сказал Хозаров, беря жену за руку.
– Ничего... снились только премиленькие черные котятки - и пресмешные: я их кормила все молоком, а они не ели.
– Разве ты думала, друг мой, о котятках?
– Нет, сегодня не думала.
– Ты ужасное еще, Мари, дитя, - сказал Хозаров.
– Сам ты дитя! Почему же я дитя?
– Да так, мой друг, ты дитя; но только милое дитя, даже во сне видишь котят; это очень мило и наивно!
– Сами вы наивный. Куда же ты встал?
– Мне, друг мой, надобно съездить в клуб.
– Вот прекрасно... не извольте ездить; я сижу дома, а он поедет в клуб - и я с тобой поеду...
– Друг мой, это не принято.
Катерина Архиповна, слушавшая всю эту сцену с лицом сердитым и неприятным, наконец вмешалась в разговор.
– Я не знаю, Сергей Петрович, как вы поедете в клуб, - жена ваша не так здорова, а вы ее хотите оставить одну... тем более, что она этого не желает.
– Но
– Для вас, может быть, действительно это странно; но что же делать, если она вас любит и желает быть с вами.
– Господи боже мой! Я сам ее люблю; но все-таки могу съездить в клуб.
– Поезжайте!.. Кто же вас удерживает?
– сказала, наконец, Мари.
– Мне все равно; я и с мамашей буду сидеть.
– Друг мой, нельзя же совершенно отказаться от общества!
– возразил Хозаров.
– Поезжай, - сказала Машет и надулась.
– Семьянин, мне кажется, не должен и думать об обществе, - заметила резко Катерина Архиповна.
– Кроме того, Сергей Петрович, чтобы ездить по клубам, для этого надобно, мне кажется, иметь деньги, а вы еще не совершенно устроили себя, у вас еще нет и экипажа, который вы даже обещались иметь.
Хозаров ничего не отвечал на этот намек и вышел в залу, по которой начал ходить взад и вперед, задумавшись. Спустя четверть часа к нему вышла Катерина Архиповна.
– Что же вы, Сергей Петрович, оставили вашу жену? Что вы хотите этим показать?
– Помилуйте-с... я дома и, как следует семьянину, не уехал в клуб, отвечал Хозаров.
– Все равно: вы ушли от нее; вы пойдите посмотрите; она почти в истерике от ваших фарсов. Это бесчеловечно, Сергей Петрович... Зачем же вы женились, когда так любите светскую жизнь?
Хозаров ничего не отвечал теще и пошел в гостиную, где действительно нашел жену в слезах.
– Не плачьте, Мари! Что это за ребячество, - сказал он, садясь около нее на диван и обнимая ее.
– А зачем же вы в клуб сбирались? Мне, я думаю, одной скучно, отвечала Мари.
– Ну, не извольте же плакать от всяких пустяков; я не поехал - и довольно; лучше давай в ладошки играть.
Затем молодые начали играть в весьма занимательную игру, которую Сергей Петрович назвал в ладошки; она состояла в том, что оба они первоначально ударяли друг друга правой ладонью в правую и левой в левую; потом правой в левую и левой в правую, и, наконец, снова правой в правую, левой в левую, и так далее.
Такого рода замысловатую игру молодые продолжали около получаса. Марье Антоновне было очень весело. Катерина Архиповна, увидев, что молодые начали заниматься игрою в ладошки, ушла в свою комнату. Хозаров первый покончил играть.
– Ну, довольно!
– сказал он.
– Давай, Серж, еще играть.
– Будет, милочка! Мне еще надобно с тобой поговорить о серьезном предмете. Послушай, друг мой!
– начал Хозаров с мрачным выражением лица. Катерина Архиповна очень дурно себя ведет в отношении меня: за всю мою вежливость и почтение, которое я оказываю ей на каждом шагу, она говорит мне беспрестанно колкости; да и к тому же, к чему ей мешаться в наши отношения: мы муж и жена; между нами никто не может быть судьею.