Сергей Петрович Хозаров и Мари Ступицына (Брак по страсти)
Шрифт:
– Мамаша, его посадят в тюрьму!
– Кого в тюрьму?
– Сержа.
– За что же в тюрьму?
– Он занял, мамаша, семьсот рублей... все ночи теперь не спит.
– Лжет, мой друг! Бесстыдно лжет; у него, может быть, долгу и не семьсот рублей; но и за то не посадят его в тюрьму, а деньги просто ему нужны на мотовство.
– Да, мамаша, вам хорошо говорить, а если его посадят?
– Не посадят, друг мой; клянусь моей честью, не посадят.
– Нет, мамаша, вы этого сами не знаете и не понимаете. Он
– Ах, друг мой, - перебила Катерина Архиповна, вздыхая, - не отдавала я тебя, не желала я этого; богу так угодно. Не то бы было, если бы ты вышла за Ивана Борисыча: тот не стал бы тянуть деньги и сам бы еще свои употребил для твоего счастья. Ну, если он в самом деле должен, так пусть скажет: кому?
– Он должен, мамаша, одному приятелю.
– Ну, что же, приятелю? Не долги он, друг мой, хочет выплачивать, а ему самому нужны деньги: в клуб да по кофейням не на что ездить, ну и давай ему денег: может быть, даже и возлюбленную заведет, а жена ему приготовляй денег. Мало того, что обманул решительно во всем, еще хочет и твое состояние проматывать.
В продолжение этого монолога у Мари навернулись на глазах слезы.
– Друг мой Машенька, не огорчайся, не плачь, - проговорила старуха, тоже со слезами на глазах.
– Я переделаю его по-своему: я не дам ему сделать тебя несчастной и заставлю его думать о семействе. Я все это предчувствовала и согласилась только потому, что видела, как ты этого желаешь. Слушайся только, друг мой, меня и, бога ради, не верь ему ни в чем. Если только мы не будем его держать в руках и будем ему давать денег, он тебя забудет и изменит тебе.
– Он, мамаша, в самом деле какой-то странный! Или целует меня, или сбирается куда-нибудь уехать.
– Этим ты, друг мой, не огорчайся; мужчины все таковы. Но главное дело: ему не надобно давать денег и надо заставить служить для того, чтобы он имел какое-нибудь занятие, - и я берусь это устроить; только, пожалуйста, не слушайся его и будь благоразумнее. Ну, вот хоть бы теперь: верно ведь, он тебя научил попросить у меня денег?
– Он, мамаша!
– Вот, видишь, - я это знала наперед; ты ему скажи, или лучше ничего не говори; я с ним за тебя поговорю.
– Мамаша! Да отчего же он переменился ко мне?
– Он не переменился, друг мой! Мужчины все таковы. В женихах они обыкновенно умирают от любви, а как женятся, так и начнут обманывать. Это, друг мой, ничего; его надобно заставить, чтобы он любил тебя, - и я его заставлю, потому что ни копейки не стану давать ему денег. Поверь ты мне, он опомнится и начнет слушаться и любить.
– А что же, мамаша, я завтрашний день ему подарю?
– Об этом ты не беспокойся. Я сама куплю приличную для него вещь, а сегодня с ним поговорю. Где он теперь, в гостиной, что ли? Ты посиди здесь, а я с ним поговорю.
Мари осталась в кабинете, а Катерина Архиповна
– Ваше завтра рождение, Сергей Петрович?
– сказала она, входя в гостиную.
– Да, кажется, что завтра, - отвечал Хозаров.
– Вы даете, верно, вечер или что-нибудь такое для ваших знакомых?
– Я ни о каком вечере и не думал.
– Для чего же вам так нужны семьсот рублей?
– Какие семьсот рублей?
– Да такие, которые вы присылали свою жену требовать от меня.
– Мне ваших семисот рублей никогда не было да, конечно, и не будет нужно.
– Перестаньте, Сергей Петрович, притворяться; это еще возможно было в женихах, но не для мужа; теперь уже все ясно, и я пришла вас спросить, зачем вам так нужны семьсот рублей, за которыми вы присылали жену вашу ко мне?
– Жены моей я к вам, Катерина Архиповна, не посылал, а если она сама знает, что мне нужны семьсот рублей, так это, я полагаю, весьма извинительно, - потому что между мужем и женою не должно быть тайны.
– Вы должны какому-то приятелю?
– Да-с, я должен.
– Кому же это?
Хозаров смутился и молчал.
– Если уж я вам должен отвечать на это, - сказал он после нескольких минут размышления, - то извольте: человек, который обязал меня, не желает, чтобы это знали все.
– Я, кажется, платя за вас деньги, могу же спросить, кому я должна их отдать?
Хозаров совершенно сконфузился.
– Если вы, мамаша, не верите, то как вам угодно; я, впрочем, кажется, и не просил у вас ваших денег.
– Все равно, вы прислали жену вашу просить у меня денег.
– Если жена моя желала снабдить меня деньгами, то, конечно, не вашими, а своими, которыми она, так как вышла уже из малолетства, имеет, я думаю, право располагать, как ей угодно.
– А... так вот вы к чему все ведете, Сергей Петрович! Теперь я понимаю, - сказала Катерина Архиповна, побледнев от досады, - только этого-то с вашей стороны и недоставало. Теперь я вас узнала и поняла как нельзя лучше, - и поверьте, что себя и дочь предостерегу от ваших козней. Нет, милостивый государь, вы не думайте, что имеете дело с женщинами и потому можете, как вам угодно, обманывать. Я сама живу пятьдесят лет на свете; видала людей и, позвольте вам сказать, имею некоторые связи, которые сумеют вас ограничить.
– Я даже не понимаю, Катерина Архиповна, к чему вы все это говорите.
– Нет, вы очень хорошо понимаете, а также и я понимаю; но вы ошибаетесь, очень ошибаетесь в ваших расчетах, и теперь я от вас настоятельно требую объяснить мне, для какой собственно надобности вы подсылали ко мне вашу жену требовать денег?
– Я опять вам объявляю, что не подсылал к вам жены, но я ей только открылся.
– И вы утверждаете, что не подсылали ее ко мне?
– Я молчу-с и предоставляю вам думать, что угодно.