Сергей Рахманинов. Воспоминания современников. Всю музыку он слышал насквозь…

Коллектив авторов

Чужую музыку Сергей Васильевич всегда играл охотно. Гораздо труднее было упросить его сыграть что-нибудь свое – для этого требовалось особенно хорошее его настроение.

Сергей Васильевич всегда играл нам свои новые произведения. Он был предельно строг к себе как к музыканту. Поэтому, если уж отдавал вещь в печать, – значит, она его удовлетворяла. Но проходило некоторое время, и у него менялось отношение к своему сочинению, он начинал его критиковать, находить в нем разные недочеты.

Чрезвычайно показательно в этом отношении признание самого Сергея Васильевича в письме к Никите Семеновичу Морозову от 6 июля 1905 года, где говорится:

«…Во время работы думаешь, что хорошо сделано, иногда даже кажется,

что очень хорошо, а как только пройдет несколько времени, то думаешь, все почти никуда не годится и что лучше все переделать, хотя как сделать лучше, я не знаю…»

Когда Сергей Васильевич менял мнение о своем произведении, которое мы уже успевали полюбить, нас это очень обижало, но в нашем распоряжении было мало средств для его защиты. Тогда Соня и Володя, оба большие оригиналы, самые младшие из нас, совсем еще дети, придумали следующее. Когда Сергей Васильевич был доволен своим новым сочинением и высказывался о нем положительно, они заставляли его расписаться под следующим, придуманным ими документом: такого-то года и числа Сергей Рахманинов в присутствии следующих лиц (следовало перечисление лиц) высказался о своем новом произведении (следовало название вещи), что оно написано «хорошо» или «довольно удачно». Прилагательных в превосходной степени по отношению к своим сочинениям он никогда не употреблял.

Под таким удостоверением следовала собственноручная подпись Сергея Васильевича. Когда же спустя некоторое время он начинал находить в этом сочинении разные недостатки, Соня и Володя торжественно зачитывали хранившийся у них «документ» за его подписью. В таких случаях Сергей Васильевич смеялся, гладил по головке своих «детей» и признавал себя побежденным.

При краснянской усадьбе была аптека и небольшая больница в изолированно стоявшем маленьком домике – для служащих имения и крестьян окрестных деревень. Заведовал ею очень опытный фельдшер Семен Павлович Богатырев. Вся наша семья и Сергей Васильевич пользовались в случае нужды его советами, и Сергей Васильевич был к нему очень расположен.

Семен Павлович был страстным рыболовом, и они часто вместе с моим братом отправлялись на ночь ловить рыбу, ставить сети, переметы и разные другие рыболовные приспособления. Однажды собрались они поехать на два дня верст за двадцать от усадьбы в лес «Горелые Ольхи» на берегу Хопра. Сергей Васильевич выразил желание поехать вместе с ними. Принимая во внимание его участие, «экспедиция» была снаряжена очень основательно: все нужное для рыбной ловли и ночлега под открытым небом, а также продовольствие было послано заранее на подводе, а они сами тронулись в путь часов в пять вечера, чтобы успеть еще половить рыбу на вечерней заре и поставить переметы. Вместе с ними в экипаже отправился, конечно, и Левко.

На следующий день мы с Наташей решили навестить наших рыболовов и, кстати, отвезти им в герметически закрытой кастрюле раковый суп, который очень любил Сергей Васильевич.

По приезде в «Горелые Ольхи» глазам нашим представилась следующая картина: лошадей и экипажа не было, их отослали на ближайший хутор; брат и Семен Павлович, очевидно занятые рыболовными делами, тоже отсутствовали; на берегу реки одиноко стояла телега с их имуществом, а около нее с довольно унылым видом расхаживал Сергей Васильевич.

Приезд наш был встречен с большой радостью. Супу, привезенному нами, было, конечно, отдано предпочтение перед ухой из мелких рыбешек, которая варилась у них на берегу в котелке и не была еще готова, и Сергей Васильевич, оставив своих товарищей наслаждаться природой и рыбной ловлей, с большим удовольствием возвратился домой вместе с нами. Больше он в ночные экспедиции не пускался.

В середине лета 1899 года Сергей Васильевич из Красненького ездил на несколько дней в имение Т.С. Любатович, где в то время жили Шаляпины.

По возвращении Сергей

Васильевич рассказал, что Федя научил его делать замечательно вкусную яичницу, которую всегда сам приготовлял к ужину. Ввиду того что приготовление этого кушанья требовало, по мнению Сергея Васильевича, большого искусства, он решил в первый раз сам его продемонстрировать. Сейчас же была принесена спиртовка, кастрюля с большим куском сливочного масла, десяток разбитых яиц, и Сергей Васильевич приступил к делу с таким серьезным и сосредоточенным видом, будто он готовил не яичницу, а по меньшей мере жизненный элексир. Весь секрет состоял в том, что, когда яйца опускались в кипящее масло, не надо было сразу их мешать, а постепенно отскабливать слои яиц со дна кастрюли, по мере их готовности. Вид у кушанья получался очень аппетитный.

К большому удовольствию Сергея Васильевича, все похвалили его кулинарное искусство, но терпения у него хватило, конечно, только на один раз. Передав мне «секрет» изготовления, в дальнейшем он кушал уже в готовом виде яичницу, за которой было закреплено название «яичница по-рахманиновски».

К 1899 году, ко времени пребывания Рахманинова в Красненьком, относится сочинение романса-шутки «Икалось ли тебе, Наташа?», к сожалению, вошедшего в сборник не опубликованных автором вокальных произведений и к тому же совершенно неверно истолкованного редактором сборника П.А. Ламмом. Но раз уж романс опубликован, мне хочется, по крайней мере, подробно рассказать, когда, как и для чего он был написан.

Текстом к этому романсу-шутке послужило стихотворение князя П.А. Вяземского «Эперне», посвященное поэту-партизану Денису Васильевичу Давыдову, другу Пушкина и Вяземского.

Вяземский во время пребывания во французском городе Эперне, славившемся своим шампанским и винными подвалами, вспоминая за бутылкой шампанского своего друга, посвящает ему стихотворение, часть которого, вошедшую в романс-шутку Рахманинова, я привожу:

Икалось ли тебе, Давыдов, Когда шампанское я пил, Различных вкусов, свойств и видов, Различных возрастов и сил, Когда в подвалах у Моэта Я жадно поминал тебя, Любя наездника-поэта, Да и шампанское любя? Здесь бьет Кастальский ключ, питая Небаснословною струей; Поэзия – здесь вещь ручная: Пять франков дай, – и пей, и пой.

Привожу дальше объяснение редактора Ламма: «Это стихотворение было написано Вяземским за границей в 1839 году; начальные строфы его Рахманинов приспособил для своего «Музыкального письма Наташе» (Сатиной), вероятно, в ответ на ее упреки, что композитор вел в этот период рассеянный образ жизни».

Это объяснение совершенно неправильно, поэтому я хочу рассказать, как все в действительности произошло, тем более что я была свидетельницей возникновения этого романса.

Во-первых, должна сказать, что в то время, о котором идет речь, композитор вел далеко не рассеянный образ жизни. Известно, что он очень тяжело и долго переживал неудачное исполнение своей Первой симфонии и только с 1899 года начал понемногу оправляться от этого удара.