Серия "Афган. Чечня. Локальные войны". Компиляция. Книги 1-34
Шрифт:
Глава восьмая
В НАДЕЖДЕ СВЕТЛОЙ ПОКАЯНЬЯ
При проведении операции по взятию дворца и уничтожению Амина погиб один боец 154-го ооСпН ГРУ из взвода связи. Семь, из них трое из роты Шарипова, найдут свою смерть в других пределах и днях — четверых накрыли артогнем наши же десантники и поранили больше десяти. Несправедливо погибнут ребята. Получили ранения разной степени тяжести 36 человек. (Есть другие цифры раненых, но они «от фонаря».) 9-я рота Востротина потеряла трех солдат. Группы КГБ потеряли убитыми пять бойцов. Ранения разной степени тяжести получили 34 бойца, а не 17, как озвучивает, подчищая статистику в сторону «мы — непревзойденные красавцы», генерал-майор Дроздов. Тридцать четыре — это больше половины рванувших вершить казнь над Амином без суда и следствия, по приказу и в нарушение всех правил ведения войны. Человеческий разум цепенеет от подобных преступных решений. Не потому ли так много изыскано в истории захвата дворца аргументов в «пользу аминовских гвардейцев»: и силы неравные, и они прекрасно обучены (как же — у нас прошли школу мужества!), и слепо преданные, и при оружии знатном, и при каждом арсенал гранат, патронов и… еще там чего у них поимелось в загашниках?
Что
О чем свидетельствует все вышеизложенное? В умах полководцев роилось одно, в рассудках руководителей родилось другое, в планах на бумаге отразилось третье, в постановке задач подчиненным заключалось четвертое. И в теории все выглядело гладко и славно — по своему обыкновению: «Гладко вписано в бумаги, да забыли про овраги…». На практике же у нас есть пятое, а все предыдущее обернулось заурядностью, не блещущей оригинальностью: никакого тесного взаимодействия, никаких обстоятельных опознавательных сигналов «свой — чужой», никакого конкретного руководства из штаба в Кабуле непосредственно в самом процессе операции, полное незнание обстановки на местах. Все подчинялось одной-единственной цели — уничтожить Амина. И любые средства для этой цели были хороши и приемлемы. Даже в ущерб себе, в урон нашему солдату. Как это определяется? Непозволительные небрежность и бестолковость, которые вначале скрывали, упиваясь «пирровой победой», а потом приневолили тех, кого это касалось, хорошенько позабыть. В отряде ГРУ в том бою, я имею в виду дворец Амина, раненых было тридцать шесть и один убитый — Сулайманов Шокиржон Султанович. В роте Шарипова во время штурма потерь не было, но 28 декабря погибли его подчиненные: младший сержант Шербеков Миркасым Абдрашимович, рядовые Хусанов Сабирджон Камилович и Курбанов Ходжанепес. Во 2-й роте старшего лейтенанта Амангельдыева — ефрейтор Мамаджанов Абдунаби Гайджанович, рядовые Богодиров Абдумумин Абдунабиевич, Расульметов Курмантай Мурадович. 6 января в результате небрежного обращения с оружием (с «Мухой» возился) погиб «медбрат» рядовой Мадияров Зиябиддин Гиясиддинович. Как мне рассказывал полковник Владимир Турбуланов, заместитель командира бригады по тылу и он же «ответственный за тела убитых и раненых бойцов», напрасно кто-то ссылается на его «показания» — мол, во время штурма Тадж-Бека погибло шесть «мусульман». Создается впечатление: кому-то очень хочется, чтобы спецназовцев ГРУ пропало как можно больше.
— Нетушки, — изрек со злостью полковник и отложил в сторону телефонную трубку, хотя вот уже битый час как намеревался дозвониться до комбрига Груздева, — при налете на резиденцию погиб один — Сулайманов. Другие его товарищи погибали в последующие дни. А ошибочка закралась потому, что тела погибших доставлялись одним рейсом, кроме последнего — фамилию подзабыл, но помню, что он был санинструктором. И еще. Когда мы в сотый раз переписывали наградные листы, возвращаемые нам то из Ташкента, то из Москвы, и затушевывали, по требованию вышестоящих начальников, события той ночи Кабула; то, например, позорное столкновение с десантниками Витебской дивизии на следующий день, в результате которого у нас погибли пять солдат, завуалировали под серьезный бой с супостатом, что спрятался во дворце, и на него же, вражину, «списали» грех десантников. Злокозненно и неправо «умертвив наших солдат на пороге дворца», мы таким дрянным образом, во-первых, утекли от всесветного позора (русские перестреляли друг друга), и, во-вторых, «огероичили» своих ребят, придав их гибели благородный оттенок боевых заправских действий. Никто не был против, кому-то сильно все это было на руку, а кого-то поощрили за находчивость, сообразительность и проявленную смекалку.
А погибнут ребята-«мусульмане» действительно несправедливо и глупо. Пропали ни за понюшку табаку — не по своей вине. Еще не отдышавшись после ночного штурма и не осознав перста судьбы — живы остались, попав под обстрел артиллерии 103-й дивизии, погибнут по вине «отцов-командиров» (чужих, заметьте), не сумевших адекватно отреагировать на внезапно возникшую ситуацию. Погибнут именно в силу расхлябанности, когда с наскоку, в запарке триумфа, что «все закончилось благополучно»: Амину — аминь, он уничтожен, и главная задача выполнена, не станут кумекать местечковые полководцы отдаленнее «снятия дьявольского напряжения спиртным» и атаки на тела женщин, у кого те оказались в то утро под рукой.
Поясню читателям, коль было упомянуто, что есть нарушение правил ведения войны, определенных Женевскими конвенциями. Это четыре многосторонних международных соглашения, заключенных в Женеве в разное время (1864, 1906, 1929, 1949 гг.). Они устанавливают «гуманные правила ведения войны» и касаются раненых и больных бойцов на поле боя, поведения вооруженных сил на поле боя и на море, защиты гражданского населения в местах военных действий и на оккупированных территориях, а также предполагают жесткие меры против лиц, виновных в совершении военных преступлений.
По условиям Конвенций, особам, непосредственно не участвующим в военных действиях, а также выведенным из строя вследствие болезни (наш случай — массовое отравление во дворце), ранения, взятия в плен или любой другой причины, должны быть гарантированы уважение и защита от последствий войны. Сторонам, участвующим в конфликте, и комбатантам (лица, входящие в состав вооруженных сил воюющих государств и принимающие участие в военных действиях) вменяется в обязанность воздержаться от нападения на гражданское население (наш случай) и гражданские объекты (наш случай), а также проводить свои военные операции в соответствии с общепринятыми правилами и законами гуманности (наш случай). По правилам и законам ведения войны запрещены: убийства некомбатантов (наш случай), пытки (наш случай), угрозы их жизни и здоровью (наш случай), казни без суда (очень наш случай), применение определенных
Женевские конвенции, к которым Россия, кстати, присоединилась еще в 1906 году, так далеко ушли во времени, что наши генералы, надо полагать, о правилах ведения войны просто-напросто хорошенько позабыли и попросту наплевали… Хотя уповать на давность грешно — в 1305 году слушалось, вероятно, первое в истории Западной Европы судебное дело, связанное с жестоким обращением с мирным населением. Тогда английский суд приговорил к смерти Уильяма Уолласа, национального лидера Шотландии, за убийства мирных жителей. А в 1625 году голландский юрист, «отец международного права» Гуго Гроций опубликовал трактат «О законе войны и мира», в котором формулировал правила гуманного обращения с мирным населением…
Чем в конечном счете обернулся этот штурм для самого Афганистана и для Советского Союза — известно: ввод войск в Афганистан был предпринят главным образом для устранения Амина и создания условий для замены его более прогрессивным лидером, каким считался на то время Бабрак Кармаль. Понесенные жертвы при штурме дворца Амина и в ходе всей войны оказались напрасными. Ставка на Кармаля, сделанная нашими спецслужбами и — под их воздействием — международным отделом ЦК КПСС, была грубой, непоправимой ошибкой, которая привела к трагическим последствиям. В конечном счете Апрельская революция потерпела поражение… Афганистан, даже по прошествии времени, если излагать честно, правдиво, по совести, — тема не столь больная, сколь болезненная, и, как я понимаю, пройдя в воспоминаниях тропами войны, — разрушительная, неблагодарная, коварная, несущая обиду всем и вся. Сколь ни ублажай себя мыслью о стремлении сказать правду о тех событиях, все едино обречен на нарекания и проклятия героев тех дней, равно и как и антигероев. Все давным-давно устоялось; те, кому повезло выжить и выцарапаться из окопов той войны, радостно маршируют в строю под свою музыку, взбадривают пионеров одноразовыми (15 февраля) воспоминаниями героизма, по команде воздавая вялую хвалу бессмысленной жестокости и отвратительному нонсенсу того, что объединяется под словом «патриотизм».
Возможно, я бесталанен; возможно, слабо аргументирован; возможно, вовсе не психолог, не сердцевед, не тонкий и не вдумчивый наблюдатель и знаток человеческой натуры и его душевных переживаний, раз не способен донести: патриотизм определяется мерой стыда, который человек испытывает за преступления, совершенные от имени его народа. Я бываю в глупейшей растерянности, когда вижу недопонимание моих оппонентов в вопросах свирепой добродетели (патриотизма!), из-за которой пролито вдесятеро больше крови, чем от всех пороков, вместе взятых, и которая, в сущности, — это готовность убивать и быть убитым по пошлым причинам. Встречи и признания участников и очевидцев оставались заметками в глубине памяти, ворошили сознание. Их было немало, и не все можно пересказать подробно — необъятной получится рукопись. А потому сокращаю, насколько возможно ужаться в воспоминаниях, больных и снящихся, но, убеждаю себя, все-таки нужных. Во всяком случае, надежду робкую питаю… И на суд публичный не тороплюсь выставляться, мне обывательское мнение ни к чему, оно мне безразлично. Все прожитое и пережитое ношу с собой и в себе, не всегда готов распахнуть душу и запустить кого бы то ни было в эти выстраданные и светлые глубины своих прошлых лет. Не уверен, что взгляд обывателя способен разглядеть прекрасное и способен не то чтобы сострадать, а даже просто понять. Уж лучше выпить водки наедине и забыться в памяти, чем что-то втемяшивать в необразованную голову, в которой бродит опара из жалких и убогих представлений о достоинстве, чести, благородстве. Все так, да и не совсем так просто. Василий Григорьевич Ян, известный писатель, сам себе когда-то возразил и меня надоумил. Им писано: «Человек же, испытавший потрясающие события и умолчавший о них, похож на скупого, который, завернув плащом драгоценности, закапывает их в пустынном месте, когда холодная рука смерти уже касается его головы»… Может быть, и надо достать из долгих ящиков письменного стола труд свой и вынести его на читательский суд. Даже если и на осуждение и порицание в непатриотизме и прочая.
Ведь почему тайны кому-то надо делать не тайными? И как-то все бочком, кокетливо-стыдливо, с привкусом бравады или, напротив, — с ковбойской разухабистостью, подавая повод усомниться, насколько наездник интеллектуальнее собственной лошади. Вот до какой степени углубился в себя и в пережитое прошлое офицера госбезопасности («КГБ и спецназ выходят на „тропу войны“». Альманах «Армия», 1993 год): «Орали мы со страху ужасно. Действия внутри дворца я помню смутно, как в кошмарном сне, двигался чисто механически. Если из комнаты не выходили с поднятыми руками, мы вышибали дверь, бросали гранату и били, не глядя, очередями». Это мы, в общем-то, уже знаем, но «орать со страху… помнить смутно… двигаться механически» — есть как раз таки наглядные образцы недостаточной морально-психологической подготовки личного состава. Нет ничего обидного для человека, который, может быть, подвержен подобным чувствам и даже систематически обуреваем ими. Такому желательно служить бухгалтером или артистом ритуальных услуг, заниматься домашним хозяйством, столярничать, работать кондуктором трамвая или техником по племенному делу, трудиться ученым секретарем или съемщиком резиновых изделий; наконец, лодырничать в должности бренд-менеджера колбасного цеха или сидеть на печи. Не возбраняется руководить и Министерством обороны (если лицо гражданское в воинском звании «сержант запаса»). Но не в бой идти и тем более вести за собой подчиненных. А представьте себе картину: верхний этаж дворца — это семейные покои. В комнатах по углам, оцепенелые от страха, попрятались домочадцы и прислуга. Стрельба и разрывы — поле боя. Топот сапог, опять стрельба, взрыв гранаты, дым, гарь, и — грохот от ударов прикладами в двери, крики на чужом языке — ни одного понятного слова. Поставьте себя на место обмерших в комнатах: как себя повести, что делать? Да ничегошеньки вы не успеете и не сообразите, потому что — взрыв гранаты, и — автоматный огонь очередями с двух-трех стволов… Неприцельная, но нацеленная прямо в вас…