Серп языческой богини
Шрифт:
Вот только Мария Никифоровна вряд ли дожила до сегодняшних дней.
Спуск оказался тяжелее подъема. Ноги скользили. Левая рука противно онемела, а правая ныла, предупреждая о растяжении. В конце концов Далматов сорвался, но у самой земли, и рухнул навзничь. Снег принял мягко, и в лицо сыпануло мерзлой иглицей.
– Отдыхаешь? – раздался мурлыкающий нежный голосок. – Долго нельзя на снегу лежать. Почки простудишь. Знаешь, как плохо, когда почки простужены?
– Догадываюсь.
Зоя стояла, спрятав обе руки в розовую
– Не спится, да? – Он поднимался медленно, стараясь не делать резких движений.
Зоя стояла. Наблюдала.
– Ночные прогулки как средство от бессонницы? – Он отряхнул снег с куртки. – Поможет?
– А тебе?
– Не знаю. Но попробовать стоило.
Кивок и задумчивое:
– Что ты там нашел, Далматов?
– Ничего.
– Неужели? Вот так совсем ничего? Это огорчительно… нельзя огорчать девушек, Илька.
Бить тоже. Но иногда хочется.
– Может, хватит комедию играть, а?
Зоя пожала плечами и ответила:
– Как тебе угодно.
– На кого ты работаешь? На себя? Вряд ли. Родион?
Далматов обходил ее по дуге, не особо надеясь уйти.
– Какой догадливый! – Зоя следила за его передвижениями с улыбкой. – Он решил, что за тобой следует присматривать. Ты же у нас скользкая личность. Сомнительная.
– Кто бы говорил.
Она лишь хмыкнула:
– Илья Федорович Далматов. Двадцать восемь лет. Образование среднее, но даже не специальное. Род занятий неопределенный. В основном – торговля предметами искусства. Нелегальная, естественно. И чреватая некоторыми интересными моментами биографии.
– И что?
– Ничего. Так, информация к размышлению. Родьке ты не нравишься, но убивать тебя он не станет. Пока, во всяком случае. И в принципе никого убивать не станет. Он просто хочет узнать, что здесь творится. Вот и… попросил тебя разобраться. А поскольку не слишком тебе верит… вернее, в тебя не верит совсем, то поручил мне присмотреть за вами.
Какая очаровательная любезность! Вот только не очень верится в нее.
– Да ладно тебе, Илька. Мы в одной лодке! – Зоя вытащила пистолет, продемонстрировала и убрала в муфту. – Это так, страховка. Ты, по слухам, беспринципный человечек. А я – девушка слабая. Всяк обидеть норовит.
– А Толик?
– Толик – милый дурачок. Но в ситуацию вписывался идеально. Видишь, я на нашей стороне.
– Нашей стороны нет. Есть твоя. Есть моя.
– И ее, – Зоя указала на дерево. – Там была точка? Удачный выбор. И вид, наверное, хороший. Только нервы слегка подвели. С нервами всегда так. Беречь надобно. И все-таки, что ты накопать успел? Поделись. Будь другом. Или, сам понимаешь…
Пистолет в качестве аргумента?
Глава 8
Игры вчетвером
Саломея слышала, как уходил Далматов. Она хотела окликнуть, спросить, но промолчала.
Беззвучно закрылась дверь. И лестница не выдала шагов, как будто тот, кто спускался, точно
А если он лгал? С самого начала, с возвращения.
И с пули в плече?
Рана не опасная.
Но болезненная.
Хлопнула вторая дверь, прерывая спор с собой, и Саломея села: выбор невелик. Или верить. Или нет. Хоть монетку бросай, одну из тех, оставшихся внизу.
Или и вправду спуститься? Этой ночью, похоже, никто не спит. А предлог выдумать легко. Ей захотелось пить. В туалет. Просто стало не по себе.
Саломея натянула ботинки и, выглянув в коридор – темно, – шепотом спросила:
– Есть кто живой?
Темнота промолчала.
Она спрятала и Саломею, как прятала других до нее. Входная дверь оказалась открытой, и Саломея не стала задвигать засов: им же надо вернуться, Далматову и тому, кто пошел по его следу.
Зачем?
Чтобы убить? Или чтобы поговорить где-нибудь, где не подслушают. Ночь – хорошее время для тайных бесед. И не лучше ли сделать вид, что ничего не произошло? Вернуться. Лечь. Притвориться спящей и, если повезет, действительно уснуть. Но Саломея ждала. Она села у печки, которая еще сохранила остатки тепла, и закрыла глаза. Так думалось легче.
Потерянный остров. Забытый клад.
Мужчина плюс женщина. Дети? В доме нет детских вещей.
Или есть? Та кукла на чердаке… и ванночка.
Дети… детям здесь сложно выжить. И что случилось? Дети умерли? Или их отдали?
– А был ли мальчик… – пробормотала Саломея, почесывая ладонь о колено.
Руки зудели. Бинт сбился. Надо бы за ножом подняться, но двигаться лень. И настрой собьется.
Итак, детский дом? Подбросить легко. Отыскать потом – сложнее. Связь обрывается. А если родня? Далматов говорил про крестьянские корни. Семьи большие, иначе не выжить. И друг за друга родичи держались. Теоретически. В этом случае ребенка можно передать сестре, или брату, или свату, куму… кому-то, кто примет нежданный подарок и не станет задавать ненужных вопросов.
Останется ли связь?
Скорее всего. Мать знает, где ее дети. И дети рано или поздно узнают, кто их мать. Воссоединение семьи, вот только счастливое ли?
Саломея сомневалась. Она все-таки содрала повязки и лизнула жирную темную кожу. Мазь была горькой и воняла. Зато руки почти зажили. Пальцы сгибаются и разгибаются. Кожу тянет, но и это пройдет.
Все пройдет.
Заскрипела лестница, и на кухню заглянул Толик.
– Не спишь? – спросил он глухо и сам себе ответил: – Я тоже не сплю.
– Мне жаль твою камеру.
– Мне тоже. Выпить хочешь? – Толик протянул плоскую армейскую флягу. – Спирт.
И Саломея поняла, что он пьян.
– Спасибо, нет.
– Ну сама смотри, – приложившись к фляге, Толик сделал глоток, фыркнул и занюхал собственным рукавом. Он стоял, перегораживая выход, опираясь плечом на дверной косяк, и разглядывал Саломею. По выражению лица его сложно было понять, о чем Толик думает и думает ли вообще.
– Ты с ним спишь? – Он качнулся, но устоял на ногах. – В смысле, трахаешься?