Серп языческой богини
Шрифт:
– Ты ж не в обиде, правда? – поинтересовался Далматов, переворачивая мертвеца лицом вниз. Шерсть, из которой был сшит пиджак, рвалась легко. И тонкий хлопок рубашки расползался в руках. Ткань была жирной, осклизлой. Обмотав полосами ножку табурета, Далматов аккуратно полил факел маслом. Занялось сразу. Пламя было белым, ярким и обжигающе горячим.
Оно шипело и брызгало искрами, прожигая куртку и кожу, клонилось к стене, рождая рыжие всполохи.
– Ну что, огненный цветок? – Далматов
Выход был лишь один. И Далматов не сомневался, что приведет он в центральную пещеру.
– Ее надо остановить, – Саломея говорила беззвучно. К губам ее прижималась широкая шерстяная ладонь, и Родион не собирался убирать руку. – Вы же видите, она безумна!
Викуша, набросив фату на сидящую за столом, танцевала вальс. Она отсчитывала ритм вслух, и редкие снежинки, которым удавалось проникнуть под свод пещеры, кружились под неслышную музыку.
Наконец, танец прекратился.
И фата сменила хозяйку. Ее закрепляли длинными булавками, украшали цветами из бисера и крохотными звездочками. Закончив, Викуша взяла в руки зеркало.
– Посмотри! Разве ты не прекрасна? По-моему, прекрасна.
– Закричишь – шею сверну, – сказал Родион, убирая руку.
– Она сумасшедшая!
– Больная, – поправил он, как будто термин играл роль. – Ей нужна помощь.
В данный момент помощь нужна была самой Саломее. Но сказать она ничего не успела: Родион встал в полный рост и окликнул:
– Вика!
Викуша застыла.
– Не надо меня бояться. Не надо бегать. Я пришел тебе помочь.
Он заставил подняться Саломею.
– Видишь? Она хотела убежать. Но я не позволил. Я поймал ее для тебя.
– Что вы…
Родион ткнул жесткими пальцами под ребра.
– Я знаю, чего ты хочешь.
– Ты меня не отпустишь, да? – Викуша обернулась.
Далматов говорил, что она красива. Наверное, когда-то была. Свалявшиеся волосы. Опухшие глаза. Красная воспаленная кожа. Изгрызенные в кровь губы. Они постоянно шевелились, дергались, то расплываясь в улыбке, то сжимаясь в нервную линию.
– Я хочу тебе помочь.
– Ты меня не отпустишь… я просила… я хотела, чтобы ты меня отпустил.
В руке Викуши появился серп.
– Видишь? Старуха предупреждала, что нельзя брать чужого. Я взяла… Он красивый. Он мне снился. А потом появились всякие мысли. Вот тут, – Викуша уперла острие серпа в лоб.
– Осторожней, милая!
По переносице поползла капля крови.
– Я не хотела… я думала, что все закончится. А оно никак… мне нельзя было уходить отсюда. Здесь мой дом.
– Мы все исправим.
Все? Взмахом волшебной палочки? Или силой Родионовой воли? Мертвые восстанут и пожмут друг
– Я хотела уйти.
– Я ведь не спрашивал, куда ты уезжаешь. Я должен был, а не спрашивал. Это я виноват.
– Совсем уйти… ты бы пошел следом. И я подумала, что… что, если…
– Если она заведет любовника, а ты узнаешь о романе, то бросишь ее, – сказала Саломея. – Ты знала, что собой представляет Зоя. И сестра твоя…
– Двоюродная, – уточнила Викуша. – Но она хорошая. Она решила молчать. Всегда обо всем рассказывала, а тут решила молчать. Почему? Наверное, она меня любила. А я ее – нет. Мне стыдно.
– Что пошло не так? Родион сделал вид, что не знает о романе? Почему, Родион?
Опасно дразнить того, кто способен сломать шею, лишь сжав пальцы. И Саломея не сомневалась, что Родион вполне способен. Пальцы у него жесткие. А шея Саломеи – тонкая.
– Я тебя люблю, милая.
– Любит. Слышишь? И готов простить все. Измену. Убийство. Сумасшествие… Любовь – страшная вещь. Ты ведь тоже его любишь?
Молчание. Серп рисует полукруг.
– Конечно, любишь. Поэтому и пыталась сбежать. А он, глупый, не позволил. И сюда потянулся… Откуда у Таськи письма? Не из музея, правда?
– Тетины… тетя умерла. Остались вещи. Таська разбирала. Нашла. От бабушки еще. Я говорила, что здесь ничего нет… Не слушала. Она никогда меня не слушала. И никто вообще!
– Я слушаю. – Саломея пыталась поймать ее взгляд, но глаза казались пустыми. – Тебе пришлось ехать. Вспоминать. Ждать. Сложно было?
– Да.
– Но ты терпеливая. И хитрая. Ты отправила его на берег. Только его. Спасла от себя.
Кивок. И пальцы на шее становятся жестче. А в поясницу упирается острие ножа. Саломея не может обернуться, но она уверена – там нож.
– Зачем ты вернулся? – Вика глядит мимо Саломеи.
– Чтобы помочь. Мы справимся, милая. Вместе.
Не получится. Она ведь пробовала. Когда трещины только появились. И позже. И все время. Она сбегала из снов и пила кофе. Очень много черного кофе с черными же сигаретами.
Кофе не помогал. И кофеин в ампулах.
Сны возвращались, а с ними – желание убить.
Таська, Тасенька… ну зачем она полезла на антресоли? Там же хлам. Старые елочные игрушки. Штопаные колготки или дырявые варежки. Старая сковородка с исцарапанным днищем. Тяпка. И половинка гантели, которую можно использовать вместо груза.
Много всего… Письма.
Находка.
– Мама ведь упоминала, что бабка работала в той экспедиции! – Таська потрясает коричневой бумажонкой. – Ну, до того, как свихнулась.