Серпы. Подноготная правда главной психушки России

Швальнер Аарон

–На первичный осмотр!

Вот. Не следует думать, что сумасшедшие здесь предоставлены сами себе, как в знаменитом рассказе Антона Павловича Чехова. Кажущийся абсурд происходящего, как и все, что здесь творится – есть метод экспертного исследования. По сути, если не самое строгое, то одно из самых строгих собеседований предстоит вам в первый день, обычно ближе ко второй половине или даже к концу дня. Оно называется «первичный осмотр» и представляет некое подобие той самой итоговой комиссии, что еще ждет вас в день выписки. Специфика этого метода исследования состоит в том, что человека, только-только помещенного в дикие условия постоянно орущих «Серпов», который еще находится в шоке от здешних порядков и не знает, как из этого состояния выйти, плохо представляя себе, в то же время, свое будущее, которое в таких обстоятельствах

абсолютно не кажется радужным, ставят перед десятком ученых и начинают опрашивать о симптомах его болезни и о том, почему он появился здесь. Не выдержишь этот экзамен – считай, что итоговую битву проиграл, вся война насмарку. Потом, конечно, у тебя будет еще возможность исправиться, что-то сказать, договорить, дополнить, но общее впечатление о тебе и твоем диагнозе формируется у сотрудников отделения сразу, во время этого осмотра. И отрицательный знак, под которым оно сформируется, будет зависеть от твоих конкретных целей на экспертизе: если хочешь хорошо сыграть психическое расстройство, чтобы «откосить» от статьи, но не сумеешь вовремя перестроиться с безумной болтовни и гвалта палаты на рабочий лад взаимодействия с экспертами, начнешь мямлить, отвечая на их вопросы – признают симулянтом; если же хочешь диагноз снять, откреститься от клейма умалишенного, вернуться к жизни, доказав наблюдателям твоим свою нормальность, но внятно ничего сказать не сможешь, не сумев быстро подготовить психоэмоциональную сферу к контакту с ними – на века останешься приговоренным к психушке.

А подготовить надо быстро – пока идешь в сопровождении санитарки (одному тут передвигаться нельзя) из палаты в сторону входа в отделение, пересекаешь ту самую стеклянную дверь, за которой сидят врачи, проходишь несколько метров и поворачиваешь направо – в их общую ординаторскую, где местные доктора обычно проводят свое время. Выглядит она как большая комната с высокими окнами (корпуса строились при Сталине, поэтому потолки и окна здесь, как правило, всюду высокие), по периметру которой изнутри расставлены столы с компьютерами. За всеми ними работают люди – врачи, интерны, ординаторы. В центре этой освободившейся комнаты стоит стол, за которым сидит опрашивающий вас глава экспертной группы из отделения эндогенных расстройств. На его каверзные вопросы вам и предстоит отвечать.

Здесь надо сказать, что пронумерованные отделения предназначены только для больных. Врачи в их штате официально не состоят, хотя у них имеются заведующие, которые руководят санитарками, медсестрами, интернами и ординаторами – то есть выполняют своего рода вспомогательные функции. Эксперты же приписаны к другим отделениям, которые представляют собой научные подразделения и состоят только из них. Главное из этих отделений (занимающееся сугубо экспертизой, а не наукой, как многие другие) – отделение эндогенных расстройств. Коль скоро вся практическая психиатрия вращается вокруг шизофрении и ее ответвлений, являющихся расстройствами эндогенными (то есть развивающимися внутренне, вне зависимости от каких-либо внешних раздражителей), то этим расстройствам и суждено было дать название центральному подразделению Института, в котором и состоят на службе почти все его эксперты. Вот они-то и учинят вам первый в вашей длительной биографии здесь «допрос с пристрастием».

–С какого времени болеете? – спросит у вас строгим голосом руководитель экспертной группы Виктория Игоревна Васянина – маленькая пожилая женщина со строгим взглядом и слегка хриплым голосом. Повторяю – отвечать надо предельно четко и максимально быстро.

–С весны 2016 года.

–Судя по медицинской документации, бывают состояния гипомании и депрессии, так?

Сразу оговорюсь, что попал я в это удивительное учреждение с диагнозом биполярное аффективное расстройство – своеобразный психиатрический недуг, при котором колебания настроения столь длительны и столь полярны (от глубокой депрессии до яркой и радостной мании), что позволяют установить невменяемость лица. (Раньше именовалось маниакально-депрессивным психозом.) Эти симптомы мне и приходилось описывать проницательной и въедливой Васяниной. Причем, делать это надо лицу, настаивающему на наличии у него психического заболевания, в лучших традициях Корсакова и Крепелина – академическим, ученым языком, как будто разговариваешь с коллегами на равных.

–Так.

–Опишите симптомы мании, – говорит она, ставя ударение на предпоследний слог; «манИи»; так обычно говорят узкие специалисты.

–Она имеет определенные стадии. На первой повышается настроение, укорачивается сон – но без усталости, – появляется бодрость

и определенная навязчивость в отношениях. На второй к этим симптомам добавляются работоспособность, требовательность, энергичность, повышение сексуального интереса, мегаломания, перечисление собственных достоинств, самореклама, бескритичность, раздражительность и местами ярость. На третьей – к вышеперечисленным добавляются бессвязная речь, скачки мыслей и идей, затруднительность отделить главное от второстепенного, заговаривание, кутежи, нерациональные траты денег в огромном количестве. На четвертой организм устает, вследствие чего снижается физическая и моторная активность, чуть падает настроение. На пятой наступает полная астения, организм успокаивается, приходит в норму.

Ремарка. Симптомы у вас во время нахождения здесь будут спрашивать раз 40 – стремление утомить пациента, вызвать у него раздражительную реакцию или вообще спровоцировать молчание так же есть метод проведения экспертизы.

–Во время мании вы продуктивны?

–Супер-продуктивен.

–Теперь опишите симптомы ваших депрессий и их среднюю длительность.

Описываю.

–Понятно. Что ж, понаблюдаем вас, с вашего позволения, побеседуем с вами еще не раз, все внимательно изучим и проверим – с особой тщательностью, так как экспертиза у вас по счету четвертая…

–Пятая.

–Тем более. Значит, требования к ней повышенные, надо проявить особую внимательность, дабы исключить ошибку – чтобы сделать ее последней для вас. Согласны?

–Всецело.

–Какие-нибудь вопросы к нам есть?

–А пораньше никак? Обязательно месяц?

Горестно, кажется, с пониманием глядит в глаза и качает головой.

–Никак. Крепитесь.

Вообще надо сказать, что обычно на этих первичных осмотрах на подэкспертных повышают голос, начинают уличать их во лжи и симуляции, пугать – повторяю, резкая смена обстановки должна шокировать человека, вывести его из равновесия, чтобы он не мог играть, а показал экспертам свое истинное лицо, и эксперты, в свою очередь, делают для этого все возможное. Со мной такого не было. Не знаю, почему. Может, и правда ей жалко меня стало – все-таки пятый раз уже по каталажкам таскают.

Говорит она с вами одна, присутствующие интерны для видимости, «для страху», хоть иногда и бросят какой-нибудь дежурный вопрос. У меня, например, спросили, лечился ли я литием. Я ответил, не растерялся. Теряться нельзя – почему, я уже говорил.

Потом – обратно в палату. Слушать шум. Главный носитель которого здесь (да и вообще центральный человек в палате, без которого не обходится ни одно мероприятие, включая прием пищи или просмотр телепередач) – это Тимур. Он читает громко рэп, декламирует матерные стихи, поет – в общем, борется с подавляющей тишиной как может. Потому, видимо, что самый молодой и оттого самый уязвимый обитатель этого, никак не предназначенного для людей, учреждения.

Тимур Иматов, 16 лет:

–Ты за что здесь?

–Да вообще ни за что! Приятель мой, придурок конченый, вечером, когда после соли гуляли, решил на машине прокатнуться. Закрытой. Каршеринговой, представляешь? Я ему, козлу, объясняю: она же с навигатором, отследят, найдут моментально, не получится ничего! Только отворачиваюсь поссать, гляжу – он уже за рулем сидит. Стекло выбил и сидит. Сигналка, что ли, не сработала…

–И что?

–Да ничего. Подтолкнул машину, конечно. Чисто прокатнуться – с горки съехать. Там горка как раз была. Ну и кто бы знал, что под этой, мать ее, горкой, мусора стоять будут?! Нет, конечно, много мне не дадут, я ж малолетка. Просто вот приходится тут тусоваться. Вообще следак сказал – херня, в больничке немного полежишь и все, ничего не говорил про то, что здесь дурдом самый настоящий. Ну, ничего, в воскресенье мама передачку принесет, все повеселее будет.

–А кто у тебя мама?

–Мама? Повар. А батя у меня раньше на стройке был, бригадиром. А сейчас закладчик. Бабла немерено. Домой заходишь – духан такой стоит, хоть окна открывай. А окна откроешь – сразу на запах такое количество чаек понабежит, поналетит… Нет уж. Лучше самим все скурить. Правда, батя не дает – ему же надо закладки делать. А я потом эти закладки ищу. Чайка то есть, шкуроход. Ну не только его закладки, все остальные. Я же места свои знаю – у нас весь район такой, просто места надо знать. Вся Соколиная гора в наркоте по уши. Можно и без бабла спокойно прожить, и соли найти, и фена, и травы, и даже герыча. Я один раз нашел… потом, правда, на соль сменял… Все, говорю, без бабла можно – на такси даже ездить.