Серв-батальон
Шрифт:
– Я не о том. Катапультироваться не смогу…
– Тяжелый вопрос. – Кивнул Антон. – Здесь советовать не возьмусь. Я сегодня понял: наши жизни всецело находятся в наших руках. Полная свобода выбора. Настолько полная, что самому жутко. Хочешь – гори в машине, хочешь рвани рычаг, зная, что эти твари расстреливают катапультированные ложементы. У нас есть только один выбор Саймон: драться, не давая им шанса на победу.
– Рехнулся? Сколько тут техники? Почему нет нашего флота? Вот если сейчас свяжусь со Шмелевым, разве он ответит мне: во имя какой великой цели нами пожертвовали?
– Не советую трогать комбата.
Они сидели, понимая друг друга и одновременно ощущая, что стали неимоверно далеки от жизни, что существовала еще вчера.
Страшно. Тишина, наступившая после горячки боя, гасила разум, давила прессом, – Верхолин не зря упомянул о «моральной ломке» большинством машин батальона управляли молодые пилоты, но между ним, и остальными парнями уже пролегла незримая пропасть первого боя… как будто они по-прежнему оставались мальчишками, виртуальщиками, а он стал совершенно иным, и в данный момент нормально общаться у него получалось лишь с Саймоном.
Кроме ощущений отчужденности, морального вакуума, мелькали и другие мысли. Рассудок едва ли сосредотачивался на них, главными все же виделись вопросы выживания, но на подсознательном уровне Верхолина тревожило и иное сонмище коварных вопросов, сомнений, служивших далеко не радужным фоном для осознанных мыслей.
Чуть позже он поймет: не всегда вопрос личной безопасности должен и может стоять на первом плане, но сейчас он не мог мыслить иначе, наблюдая как ремонтные сервомеханизмы меняют сегменты поврежденной брони на его серв-машине.
– Мы должны выжить Саймон. Любой ценой. Большего я сейчас не понимаю, и понимать не хочу. – Он тщательно затоптал окурок и, не оглядываясь, направился к своему «Фалангеру», но на полпути вдруг остановился, и негромко произнес:
– Вот что я подумал: живи здесь и сейчас. Не думай о смерти. Не зови ее своими мыслями, а увидев – оттолкни.
– Ну ты прям философ, блин.
– Попробуй сформулировать проще. – Пожал плечами Антон. – Я сказал лишь то, о чем вдруг подумалось. Страх убивает разум. Не дай ему шанса. Вот и все.
– Дитрих, что думаешь? – Голос Шмелева прозвучал после небольшой паузы, продолжая начатый несколько минут назад разговор.
– Парни, что надо. Дерутся классно. Мыслят, не то что бы нестандартно – творчески. Но их постоянно нужно останавливать, иначе быстро начинают зарываться. Ну и взаимодействия мало. Нет навыка боев в группе.
– «Аметист» показывает цепь АРК. – Голос Шмелева невольно дрогнул. Майор сразу понял: тотальное прочесывание материка аппаратами разведки не оставляет батальону ни единого шанса…
А на что я до сих пор надеюсь? – Вдруг мысленно спросил себя командир батальона. – На появление флота? Но теперь попытка выручить нас станет самоубийственной для кораблей космической группировки. Противник залатал «дыры» в противокосмической обороне, теперь силы колонистов постоянно находятся начеку и фактор внезапности можно смело отбросить.
Нужно принимать решение. Срочно.
– Дитрих прими телеметрию с командного «Аметиста».
Секунда тишины.
– Фрайг
– Не знаю, возможно, они посланы с иной целью: обнаружить «Нибелунги»?
– А при чем тут штурмовые носители? – Нахмурился Дитрих
– Я сомневаюсь, что посланные нами фантом-генераторы в состоянии обмануть противника. Сразу тебе говорил: одной иллюзии гиперперехода мало. Противник далеко не глуп и технических средств у него хватает. Гиперпереход они зафиксировали, а вот факт скрытого прохождения штурмовых носителей через порядки орбитальной обороны – нет. В такой ситуации, разобравшись с данными датчиков, они придут к закономерному выводу – гиперпереход ложный, а штурмовые носители не покидали планету.
– Ладно, приняли за рабочую версию. – Скрепя сердце согласился Шмелев с доводами своего заместителя по технической части. – Что делать, Дитрих? Сам ведь знаешь: кто ищет, тот, в конечном итоге, найдет. Ну, допустим, пару раз мы пропустим их, «над головой», прикрывшись «Миражами». Что дальше? На третьем-четвертом витке они все равно обнаружат позиции батальона по совокупности вторичных признаков. При такой скорости движения АРК это произойдет через три-три с половиной часа. Мы не сумеем опередить противника, двигаясь к месту стоянки носителей самостоятельно.
– Предлагаешь вызвать «Нибелунги» сюда? – Спросил Дитрих.
– Тоже рискованно, даже глупо. – Размышляя вслух, произнес Шмелев. – Океан надежно маскирует штурмовые носители. Они – наш последний козырь, единственный шанс для батальона вырваться из системы Анкора. Но мы получим его только в том случае, если загрузка машин пройдет незаметно для противника.
– Понимаю. – Хмыкнул капитан. – Вот что думаю, командир: давай дадим им искомое?
– «Нибелунги»? – Недоверчиво переспросил Шмелев, не понимая логики своего заместителя.
– Нет, еще один серв-батальон. У нас ведь сейчас хватает «Одиночек», чтобы сымитировать остатки подразделения?
– Машин конечно хватит. – Ответил Александр, – но к чему их демаскировать?
– Давай сразу расставим все точки над «и», командир. – Дитрих устало посмотрел на комбата, вернее на изображение, проецирующегося в одно из оперативных окон забрала боевого гермошлема. – Мне абсолютно наплевать что там «не заладилось» у адмирала, и каков его истинный стратегический замысел. Я четко понимаю одно: батальон разменяли. Нужно смотреть правде в глаза. Кто мешал Купанову поставить четкую, а главное – реальную боевую задачу? Надо сравнять с землей всю инфраструктуру баз и лабораторий? Кто бы был против, тем более при таком блестяще проработанном способе высадки? Мы и сейчас в состоянии пройтись по материку так, что всем тошно станет. Но, как не поворачивай ситуацию, я не понимаю одного: почему нас бросили? Что-то там «не сыгралось» у адмирала? Да не поверю. Флот мог появиться еще десять часов назад, когда в орбитальной обороне зияла брешь. Значит, адмиралу не нужна ни планета, ни расположенные на Анкоре военные базы. Он ждет чего-то, жертвует нами, производя свой непонятный размен. А я в таких игрищах уже не пешка. Для меня приказ – святое, но не в том случае, когда он граничит с тупым самоубийством. Я не вижу цели, во имя которой должен сейчас умереть сам и отправить в ад молодых пацанов.