Серые будни богов
Шрифт:
— И что?
— Так я и говорю, он после этого как ты прям стал. Говорит, все понимает, а кто таков — напрочь забыл.
Филин замолк, только задумчиво гладил и без того отполированное тысячами прикосновений навершие своей клюки. То ли с мыслями собирался, то ли вовсе забыл о чем речь шла.
— А потом? — Не выдержал Молчун. — Потом то, вспомнил?
— Дед говорил, намучались с ним тогда. Что только не делали. Что сами знали про него, все рассказали. А он верит, да вспомнить не может. Отчаялись уже.
А потом хозяин ремонт затеял, и пока судно в
— Помогло?
— А как же! — Филин с гордостью за смекалистого предка улыбнулся. — Тот как увидел родную деревню — почитай все и вспомнил. И хату родительскую и луг где деревенское стадо пас еще пацаненком. Девку соседскую, свою первую любовь вспомнил. Дед говорил на ней и женился, да в море возвращаться не захотел. Так то!
— Поучительная история. Только мне то какой с того прок?
— Так я к тому и веду, что и тебе надо свою деревню найти. А ежели в Валунах сидеть станешь нипочем и не вспомнишь.
— Ну да… — С сомнением фыркнул Молчун. — Про того мужика твой дед знал. Сказал бы кто, где мою искать. Не-е-е, тут и думать нечего. Да и дел невпроворот: старосту обучить, избу срубить. Потом, может, детишек начну к грамоте приучать.
— Во-во, я такой же по молодости был, — Засмеялся Филин. — Все думал: «Потом, потом…». Детей поднять надо, хозяйство. Да и как деревня без старосты? А потом вдруг раз и «старость». Сижу вот без дела и жалею, что мир посмотреть не успел.
Молчун почувствовал себя неуютно. В чем-то старик, пожалуй, прав. Что его держит в Валунах? Признательность Вереску и семье, что приютила его? Так в чем та признательность. Как был обузой, так и останется. Может и в самом деле, где-то есть «его деревня»? Место, где помнят и ждут именно его, Молчуна.
Уж сколько раз пытался найти разгадку своего прошлого, а ни на шаг не продвинулся. Вереск долгими зимними вечерами не раз в подробностях рассказывал о том, где и как нашел его, но не помогало. Даже на злополучную поляну ходил, но там снегу по пояс навалило. Повторить что-ли? В лесу снег, поди, сошел уже. Сейчас можно и кострище найти, наверно. Вот только поможет ли?
— Ты послушай совет старика, — Прервал его размышления Филин. — Память твоя, она как голодный зверь. Ей пища нужна, а ты сидишь сиднем и голодом ее моришь. А ведь как я погляжу начал вспоминать, да все не то…
— Ты это о чем, дед?
— Язык вот наш… Письмо опять же. Отчего так быстро освоил?
Вопросы поставили Молчуна в тупик, и ответить ему было нечем.
— Не выучил ты это все, а вспомнил! — Отрезал Филин. — Услышал, увидел и вспомнил.
— Хочешь сказать, если увижу или услышу что-нибудь из своего прошлого, то и дальше вспоминать буду?
— Зверя надо кормить, — Уверенно кивнул старик. — В нашей деревне памяти твоей нечем питаться.
Разговор со старым Филином всколыхнул что-то смутное в глубине души Молчуна. Он еще и сам не
Дойдя до границы деревни, он замер наслаждаясь открывшимся пейзажем. Дальше дорога вилась под горку, огибая то один древний валун, то другой. Огромные, истертые ветром и дождями каменюги усеяли все окрестности. Словно боги щедрой рукой разбросали зерна, из которых должны вырасти новые горы. Там, внизу тропинка упиралась в бурливый ручей, что даже зимой не желал покрываться льдом.
По лугу носился староста Багор, а за ним стайкой следовали деревенские мужики. С того места где стоял Молчун конечно не было слышно о чем речь, но отчаянная жестикуляция вполне красноречиво отражала бурные дискуссии. Похоже, и без него старосту в край доняли расспросами. Делая очередной виток по лугу, группа мужчин прошла совсем близко, и Багор все же заметил Молчуна. Он виновато развел руками и кивнул в сторону своих помощников «прости, мол, дела». Ну, дела, так дела.
Молчун, было, решил вернуться в избу и еще раз хорошенько обдумать сказанное Филином, как его обступила стайка гусей, с важным видом топающая вниз по дороге. Хм?! Знакомые гуси. Молчун обернулся. Так и есть — вот и пастух.
— Привет, Прутик.
— И тебе привет, — Вид у мальчишки был какой-то затравленный. — Можешь сказать, что я с тобой был, если мать спросит?
— Опять нашкодил? — Улыбнулся Молчун.
Прутик был одним из тех, для кого он тягал яблоки из закромов старосты. Сын Вереска и Сметаны, он делил с Молчуном кров и за эту зиму стал как младший брат. Младший и самый взбалмошный из всего семейства. Рядом с этим живым и непосредственным сорванцом Молчуна и самого частенько тянуло на шалости.
— Ты знаешь, чего они так суетятся? — Кивнул Молчун в сторону группы мужчин на лугу.
— Ну, так… Стоянку размечают. Вчера на тракте баронские разъезды видели. Они всегда тракт проверяют накануне сезона караванов. Со дня на день и сами купцы объявятся.
Из тех немногих историй, что пересказывались у очага зимними вечерами и не касались самой деревни, добрая половина была про караваны из Зульгарата. Их ждали каждую весну, а потому для Молчуна этот сезон будет первым. Или не первым? Внезапная мысль, что люди из другой страны могут добавить хоть малую толику воспоминаний о прошлой жизни, разбередила душу.
— Значит, говоришь со дня на день? Скорее бы…
Заняв стратегический пост на плоской верхушке одного из валунов, Молчун с Прутиком наблюдали за подготовкой к встрече караванов. Шершавая поверхность, покрытая желтыми пятнами сухого мха, еще толком не успела прогреться, но сидеть на ней все равно было лучше, чем на голой земле.
Гуси, предоставленные сами себе, с азартом выискивали первые, едва-едва проклюнувшиеся ростки зелени.
— Я давно хотел тебя спросить, — Прутик теребил одноименное орудие вразумления непослушных гусей. — Почему тебя до сих пор называют Молчуном? Ты же давно не молчишь.