Серые Рыцари
Шрифт:
Генхайну оно показалось тяжелым. Меч был изготовлен в те времена, когда оружие Немезиды держали по-другому: массивный клинок предназначался для того, чтобы рубить доспехи и кости. Мечи Немезиды, которыми сейчас пользовались боевые братья Генхайна, были намного тоньше и легче — для того, чтобы колоть и резать.
— Ни одна гробница в городе мертвых не открывалась уже четыреста лет, — произнес Дурендин. — Орден хотел бы оказать Аларику большую поддержку — особенно теперь, когда с ним нет Лигейи. Но Аларик, как и все мы, знает, что и в лучшие времена сил ордена не хватало на все. А сейчас, когда
Генхайн понимал, что Дурендин все это мог высказать Аларику лично, через астропатов. Тот факт, что капеллан не стал прибегать к их помощи, подсказал Генхайну, что Дурендин не надолго задержится на Титане.
— Да пребудет с вами Император в Оке Ужаса, капеллан, — произнес Генхайн.
— Пусть тебя ведет по Шлейфу Его свет, правосудор, — ответил Дурендин.
Они спустились к подножию саркофага, и крышка вновь закрыла тело древнего грандмастера. Два Серых Рыцаря в полном молчании отправились в долгий обратный путь на поверхность Титана.
У поддавшейся Хаосу Лигейи не осталось шансов на спасение.
Как только «Рубикон» прибыл на Япет, Лигейю усыпили и погрузили в стазис. Это состояние длилось до тех пор, пока команда дознавателей с Мимаса не заперла ее в самой надежной камере из всех, что были у Ордо Маллеус. Это помещение берегли для пленников, одержимых самыми сильными демонами. Камера висела на низкой орбите над темной стороной Мимаса и была закреплена на поверхности длинным металлическим кабелем. Единственный путь в мрачный металлический куб лежал через сервитора-перевозчика: он, подобно насекомому-паразиту, карабкался по кабелю и присоединялся к шлюзу в нижней части куба.
Сооружение состояло из камеры и комнаты наблюдения. В нем имелся достаточный запас кислорода и топлива, чтобы поддерживать жизнь в заключенном, но оба этих источника в случае необходимости мгновенно перекрывались. Кроме того, помещение было оборудовано полным комплектом приборов, позволявших проводить интенсивные допросы, оказывать на пленника как физическое, так и психическое давление — вплоть до девятой, самой опасной степени.
В эту камеру не сочли необходимым поместить Валинова: он никогда не проявлял ни малейших признаков психической активности. Но, учитывая обстоятельства его спасения, Конклав решил запереть Лигейю в самом надежном из всех имеющихся помещений.
Инквизитор Никсос знал Лигейю. И как всякий нормальный человек, почти не имел шансов добиться успеха в допросах. За долгую службу инквизитор привык к мысли, что его коллеги и знакомые тоже могут впасть в ересь и стать опасными для Империума. Никсоса не раз призывали для допросов бывших друзей; в недрах Мимаса заживо гнили несколько его бывших соратников, высокопоставленных инквизиторов.
Старик понимал, что страшнее трагедии падения перед Врагом для служителя Империума может быть только то, что павшего не передали в руки правосудия. Потому конклав Ордо Маллеус без раздумий доверил именно Никсосу вести дознание Лигейи.
Кабина
— Командование Мимаса дало разрешение, инквизитор, — произнесла сидящая рядом Хокеспур — красивая молодая женщина, которую переманили в команду Никсоса из Коллегии Тактики гавани Святого Джовьена.
Ее молодое красивое лицо было отмечено несколькими незажившими кровоподтеками, а при ходьбе красавица опиралась на трость. Хокеснур едва избежала гибели во время неудавшейся казни Валинова. Усиленная коррекция, проведенная по просьбе Никсоса, залечит видимые раны, но глубокие отметины в душе после встречи со злобным и хитрым врагом останутся надолго.
Никсос и сам едва не умер в тот день. Если бы не резервные внутренние органы, кинжал культиста смерти мгновенно убил бы пожилого инквизитора. Никсос постарался прогнать ужасные воспоминания. Нет смысла размышлять о близости смерти, иначе можно провести в страхе всю оставшуюся жизнь.
— Пусть нас поднимут, — откликнулся Никсос.
Хокеспур нажала кнопку на панели управления, и сервитор начал карабкаться вверх, покачиваясь на ходу. Сервосистемы Никсоса загудели, смягчая движение. Уже более тридцати лет старик не имел возможности передвигаться своими силами — с тех самых пор, как культисты едва не расчленили его тело, принося жертву богам. Тело Никсоса осталось искалеченным, но разум стал более проницательным. Никсос увидел все, что происходило в головах этих людей. Он понял, что сотворил с ними Хаос, и разглядел знамения, скрытые от них самих завесой невежества. Увидеть такое и выжить — на это могло хватить сил только у инквизитора.
Сервитор добрался до верхнего конца кабеля, и металлический лязг оповестил о стыковке с летающей камерой.
— Мы на месте, — передала Хокеспур на Мимас по вокс-связи.
После недолгой паузы одна из стен транспортной кабины плавно отъехала в сторону.
Никсос и Хокеспур оказались в небольшой комнате дознавателей. В ней стояли несколько панелей регистраторов и мониторов, демонстрирующих жизненные показатели пленника. Воздух здесь был холодным, но не свежим — он отдавал металлом и едва годился для дыхания. Сквозь единственное окно была видна камера арестанта; туда же вела и узкая дверь, так что дознаватели могли войти к пленнику и разговаривать лицом к лицу.
Пленником была инквизитор Лигейя. В простом костюме цвета слоновой кости, которыми Мимас снабжал арестованных, она свернулась в углу камеры на выложенном белыми плитками полу. Ее длинные волосы — как помнил Никсос, всегда тщательно причесанные — теперь растрепались и липли к лицу тонкими седеющими прядями. Никсос никогда не видел, чтобы она выглядела настолько старой.
Лигейю била дрожь. В камере было холодно, и по распоряжению Никсоса пленницу некоторое время не кормили. Почти все время ее держали на грани сна, но остатков сознания было достаточно, чтобы чувствовать дискомфорт.