Серый коршун
Шрифт:
Я ничем его не связывал и ничего не просил – кроме одного. Шардана никогда не придут в Ахияву, как враги. Он обещал – и я поверил.
Славный он парень, богоравный Афикл.
Он сам предложил мне помощь, чтобы вместе войти во мрак могилы. Можно было послать рабов, но древний обычай требовал моего присутствия. Я сам снимаю маску – мою маску – и возвращаюсь в царство живых...
Афикл вздохнул и взял из рук стражника зажженный факел. Пора. Я остановился в нерешительности.
– Понимаю тебя, о богоравный Клеотер, – сочувственно проговорил Афикл. – Страшно живому
Да, страшно. Особенно своей собственной.
– Да пребудут с нами боги, Клеотер. Да хранят они нас!
Да. Пусть хранит нас Единый! Не сговариваясь, мы сделали первый шаг, и каменный свод дромоса сомкнулся над нами.
Дверь оказалась запертой, но Афикл легко толкнул дубовые створки, освобождая путь.
...Высокий порог, слева и справа – серые приземистые колонны. Свет факела упал на низкие своды, сходившиеся в центре небольшого круглого зала. Пахнуло сыростью – и холодом. Истинно могильным холодом...
Я уже знал, что ждет нас внутри. Гипполоха хоронили по всем давним обрядам – в неглубокой яме, наглухо перекрытой тяжелой плитой. Вот она, в самом центре зала... Слева – ниша; неровный свет упал на груду присыпанных каменной пылью золотых кубков, кинжалов в драгоценных ножнах, на маленьких каменных идолов, стоявших по краям.
Но меня не интересовали сокровища мертвецов. То, что нам нужно, находилось справа.
Царевича хоронили в спешке. Никто не рыл яму, не обкладывал ее плитами. Не понадобился даже глиняный ларнак – последнее убежище воина или дамата. Просто невысокая лежанка, на которой застыли в каменной пыли детские кости.
Маска сползла на бок, открывая треснувший череп. Я взглянул в пустые равнодушные глазницы. Там не было ничего – только тьма...
– Кто он, ванакт? – голос Афикла прозвучал неожиданно тихо и несмело. Но я понимал его.
– Говорят... – горло внезапно перехватило, но я справился и ответил твердо. – Его звали Клеотер. Клеотер, сын Лая, внук ванакта Гипполоха и Гирто.
Да, на каменной лежанке был я . Еще одна шутка богов – самая страшная. Не каждому приходится стоять возле собственного рассыпавшегося праха!..
– Его убили, чтобы спасти тебя? Чтобы ты стал ванактом?
– Да.
Я коснулся золотой маски. Она была холодна, но мне почудилось, что золото обжигает руки.
Прости, Клеотер! Я никогда не узнаю, кем ты был. И никогда не узнаю, кто я – безвестный сын воина или микенский царевич. Это страшно, но еще страшнее, наверное, знать. Гирто ошиблась – и хвала Единому!
– Бедный мальчик, – вздохнул Афикл. – Ванакт, мы оставим его здесь?
– Конечно, – кивнул я. – Я велю похоронить себя рядом и выбить оба наши имени. Пусть боги рассудят сами...
– Да не будут твои мысли столь печальны, ванакт! Пойдем.
Я вздохнул, взял маску, осторожно стряхнув пыль, и передал ее Афиклу.
Все.
Скелет лежал недвижно, уже без имени и судьбы. Просто мертвый мальчик...
– «Всякой вещи есть свой срок и приговор, – вспомнились давно слышанные слова. – Ибо зло на совершившего тяжко ляжет; ибо никто не знает, что еще будет, ибо о том что будет, кто ему объявит?
33
Перевод И. Дьяконова.
– О чем ты, ванакт? – осторожно поинтересовался Афикл, и я сообразил, что говорю на языке хабирру.
– О разном... – я, как мог, перевел сказанное на язык Ахиявы.
Мы покинули зал и вновь оказались в полумраке дромоса. Афикл вздохнул:
– Поистине, сии слова мудры... Завидую я тебе, о мой богоравный родич! Ибо неведомо мне ни одно наречие, кроме ахейского!
– Ну, это тебе еще предстоит, – улыбнулся я. – Первым делом ты выучишь язык шардана...
– Ванакт! – изумился он. – О двенадцати подвигах было повеление оракула, а этот – тринадцатый – не по силам мне!
Я хлопнул его по плечу, и мы пошли туда, где ярко светило летнее солнце, прочь из могильной тьмы...
ТАВ
«Говорит Клеотер»
ГОВОРИТ КЛЕОТЕР-ЦАРЬ: «По воле Дия, Отца богов, я правлю в Ахайе. Дела мои ведомы – и людям, и богам. Для правдивого я друг, для несправедливого я – недруг. Не таково мое желание, чтобы слабый терпел несправедливость ради сильного, а сильный – ради слабого. Мое желание – справедливость.»
ГОВОРИТ КЛЕОТЕР-ЦАРЬ: «Я не вспыльчив. Когда я во гневе, я твердо держу это в своей душе, я твердо властвую над собой. Человека, который вредит, я наказываю в меру причиненного им вреда. Я не верю ложным доносам и не слушаю их. По воле Дия, Отца богов, я даровал Ахайе законы, и эти законы справедливы.»
ГОВОРИТ КЛЕОТЕР-ЦАРЬ: «Как воин – я хороший воин. Мои руки и ноги сильны. Как всадник – я хороший всадник; как стрелок – я хороший стрелок, как колесничий – я хороший колесничий. Я не горяч, и не спешу с решениями. Мои враги знают это и страшатся, ибо на моей стороне Дий, Отец богов.»
ГОВОРИТ КЛЕОТЕР-ЦАРЬ: «По воле Дия, Отца богов, вот надпись, которую я сделал. Все это было написано и зачитано передо мной. После этого я повелел разослать эти надписи повсюду. Народ был доволен, ибо это совершено по воле Дия, Отца богов, которому я служу.»
Я отложил последнюю табличку, аккуратно выровняв внушительную стопку. Пока все это выглядело невинно – десять табличек, заполненных красивым почерком Дейотары. Но если я поставлю печать, все сие будет выбито в камне на трех языках в четырех концах царства Ахейского. Смета необходимых расходов лежала тут же, на столике. Я быстро проглядел ее и невольно скривился.
Конечно, все это выдумала не сама царица. Не обошлось без Эрифа – толстяк давно уже намекал, что двадцатипятилетие моего правления следует отметить достойно.