Серый туман
Шрифт:
Прохорцев конфузливо хмыкнул, как бы устыдившись своего энтузиазма. Несколько секунд в кабинете царила тишина.
– Ну, наш человек или не очень наш, или даже совсем не наш, мы еще посмотрим, - снова прорезался сипловатый голос.
– Хорошо посмотрим, тщательно. Ты, Сеня, человек увлекающийся, вдумчивости тебе не хватает, глубины, - в голосе зазвучали осуждающие нотки.
– Так что тебе доверять нельзя, а вот проверять все равно приходится, - голос хохотнул своей шутке.
– Кислицын, говоришь, а? Кислицын, значит… Ты зачем сюда пришел?
Поскольку Прохорцев не поторопился ответить на вопрос, Олег решил, что отвечать придется ему самому.
– Уберите, пожалуйста, лампу, -небрежно бросил он. В темноте было слышно, как Прохорцев гулко
– Чего-о?
– лениво удивился голос.
– Чего ты сказал?
Проскользнувшие ошарашенные нотки, которые ему так и не удалось полностью замаскировать, показали Олегу, что эффект внезапности достигнут. Пора хватать быка за рога. Ощущение "пан или пропал", не покидавшее его весь последний месяц, внезапно обострилось до предела. Ну, друг милый, этим вечером ты либо кьянти бутылками будешь в ресторане хлестать, либо баланду на нарах хлебать. Если это не господин Шварцман собственной персоной, я готов свой галстук сжевать! Интересно, откуда во мне этот азарт? Вроде как сроду игроком не был, да и среди родственников сей грех не числился. Ну да шестеркой у них, как тот же Прохорцев, я не буду. И то хлеб.
– Уберите, пожалуйста, лампу, - спокойно повторил он.
– Глаза режет. Не слишком удобно мне так разговаривать. Да и вам, наверное, тоже.
После непродолжительной паузы настольная лампа погасла, и под потолком вспыхнула люстра. Таинственная средневековая ложа сразу же превратилась в обычный кабинет высокопоставленного чиновника - Треморов в дубовой раме на стене, Т-образный стол, несколько кресел и стульев, тяжелые гардины на окнах. Во главе стола сидел, небрежно развалясь в глубоком вращающемся кресле - Олег невольно ощутил зависть, сравнив его с теми, что доставал по очень большому блату - грузный мужчина лет пятидесяти, с отвислыми щеками, красным носом любителя горячительного и маленькими, но неожиданно умными глазками, рассматривавшими Олега с видимым интересом. Видно, что его можно обвинять в каких угодно пороках, но только не в глупости. В яблочко, Олежка, ты всегда был умным мальчиком! Интересно, зачем я потребовался всемогущему начальнику Канцелярии?
– Так удобнее?
– осведомился Шварцман Пал Семеныч. Видимо, шок от удивления успел пройти, и нотки в его голосе проскальзывали уже ехидные. Он походил на сытого кота, забавляющегося с ненароком пойманной мышью.
– Да, спасибо, - также спокойно ответил Олег.
– Так гораздо лучше. Большое спасибо.
Он усилием воли сдержал зарождавшуюся где-то под лопатками нервную дрожь. Не стоило с самого начала позволять сесть себе на шею, но и переигрывать тоже нельзя. Балансируем, так сказать, на лезвии бритвы. Партизан-народник на допросе отрицает все, что ни попадя. Даже прыщ у себя на лбу.
– Я пришел сюда потому, что вы меня пригласили. Позавчера Прохорцев звонил мне и сказал, что сегодня меня ждет очень важная встреча. Судя по голосу, он приглашал меня на прием к самому Народному Председателю, - Олег слегка улыбнулся, как бы иронизируя над истовостью Прохорцева, но и в то же время поощряя ее.
– Я пришел. Я сделал что-то не так?
На несколько секунд в комнате воцарилась пауза, и было слышно, как сопит начальственный толстяк в кресле. Он внимательно рассматривал Олегово лицо, как бы пытаясь найти в нем следы тайных умыслов, которые, как известно, есть вымыслы без замысла. Или наоборот. Экзаменуемая часть тела оставалась более-менее спокойной, конечно, насколько возможно в такой ситуации, так что решение толстяк принял в пользу - пока что в пользу - Олега.
– Вон стул, - он ткнул перед собой толстым коротким пальцем.
– Что встал как памятник? Я же сказал - садись. Разговор будет.
Он подождал, пока Олег устроится на этом творении отечественной мебельной промышленности, обитом подделкой под бархат, и примостит у ножки свой дипломат. Чемодан он в последний момент решил прихватить для солидности и теперь сильно жалел об этом, поскольку на коленях его держать неудобно, а стоять вертикально на полу
– Звать меня Пал Семеныч, фамилия пока необязательна, должность у меня солидная, но сейчас тоже неважная, а разговаривать мы будем о политике, - хозяин кабинета язвительно ухмыльнулся.
– Ты меня не знаешь, зато мы, - он сделал ударение на "мы", - знаем тебя очень хорошо. Знаем, где родился, как учился, что на обед любишь есть и сколько раз в неделю к любовнице бегаешь, - язвительная усмешка плавно перетекла в сальную.
– В общем, знаем мы тебя лучше, чем ты сам, так что тебе и лампу в глаза направлять не надо, чтобы насквозь увидеть.
Пал Семеныч тяжело задышал.
– Душно здесь, - пояснил он в пространство, - вентилятор барахлит. Глядишь, еще астму заработаешь прямо на трудовом посту, - он поудобнее развалился в кресле, не отрывая от Олега буровящего взгляда.
– Так о чем это я бишь? А, да, о политике. В общем, все мы о тебе знаем, орленок ты наш, только одного не знаем, - он резко наклонился вперед.
– Почему ты сюда пришел?
Слегка опешивший Олег заморгал глазами. От тона, которым был задан последний вопрос, у него между лопаток забегали мурашки. Вот докопался мужик, мелькнула мысль, прямо следователь на допросе. Впрочем, почему "прямо"? Он и есть следователь. Сейчас вот меня расследует потихоньку, и найдут завтра Кислицына Олега Захаровича, жертву разбойного нападения, с проломленным черепом где-нибудь за городом. Начальник Канцелярии, по слухам, шутить не любит, исповедуя принцип "нет человека - нет проблем". Если чем не понравлюсь - мертвые свидетелями не бывают. Сомнительно, конечно, что я как свидетель кому-нибудь нужен. Даже Служба Общественных Дел без особой нужды с ними не свяжется, а больше-то и некому. Ну, значит шлепнут для перестраховки. Так что крутись, дорогой ты мой, как червяк на сковородке. Грудь в крестах или голова в кустах. Он тоже слегка подался вперед.
– Потому что надоело мне быть старшим помощником младшего ассенизатора, - отрезал Олег. Он с удовлетворением заметил, как брови начальственного Пал Семеныча поползли вверх.
– Я в последний раз повышение получил уж три года как, и с тех пор давно уяснил - никуда с нынешней должности уже не денусь, - Олег набрал в грудь новую порцию воздуха.
– Есть у меня в личном деле запись. "Полностью соответствует своему служебному положению", так она звучит. Знакомый кадровик посочувствовал, показал. Вы, Павел Семенович, сами понимаете, - он с удовлетворением увидел, что толстяку понравилось, его имя было проговорено полностью. Главное - не кусаться все время и лизать хоть иногда!
– что с такой записью… В общем, про карьеру можно забыть. И ладно бы, если за дело, а то ведь начальник мой, Товстоногов, расстарался - не понравилось ему, что я как-то раз ему перечить посмел. Проталкивали, знаете, такой проект…
– Дальше, - оборвал его хозяин кабинета, - про Товстоногова все ясно. Значит, начальство не любишь?
– Ох, да что вы, Павел Семенович, - почти искренне возмутился Олег, - при чем здесь начальство? Товстоногов этот…
– Да хватит тебе про этого Товстоногова, - раздраженно бросил хозяин, - потом вон ему в жилетку поплачешься, - он кивнул в угол, где всеми забытый и одинокий сидел подавленный Прохорцев. Тот, как видно, переживал за своего протеже, но не смел вставить ни слова в его поддержку, подавленный авторитетом начальства.
– Что тебе от нас-то надо?
– Мне?
– Олег глубоко вздохнул.
– Мне надо много. Вы меня нашли, не я вас, так что купить меня дорогого стоит. Зато и товарец получите неслабый, - он позволил себе слегка усмехнуться.
– Снабженец-доставала с длинным острым языком, не любящий начальство - такие редко встречаются.
На этот раз он ухмыльнулся уже во весь рот, как бы приглашая присутствующих вместе посмеяться над нелепостью предложения. Затем, резко стерев с лица улыбку, он встал, подошел к столу и оперся на него, уставившись собеседнику прямо в глаза.