Сержант и капитан
Шрифт:
Никита поймал такси и посадил Карандыча на переднее сиденье. Тот приосанился, ну прямо как Тырич за два часа до этого — ребята из одной команды, — и деловито обратился к шоферу:
— Надеюсь, дорогой друг, что вы будете ехать достаточно быстро, чтобы заказанный мной шатобриан не остыл.
Никита хотел спросить у Карандыча, что такое шатобри-ан, — что-то ему подсказывало, хотя точно он этого не знал, что шатобриан не мог остыть, потому что был изначально холодным, но не решился разрушить созданный Карандычем образ
— А как вам кажется, дорогой друг, не слишком ли плотное движение на Тверской улице?
Водитель оценил высказывание Карандыча и разразился длиннейшей тирадой о московских пробках. Он крутил баранку одной рукой, а второй усиленно размахивал перед носом Ка-рандыча. Карандыч водил носом вслед за ней и приговаривал:
— Так не может больше продолжаться, мой дорогой друг, мы должны с этим что-то делать, как вам кажется?
И водитель отвечал ему:
— Мне кажется, что это плохо.
Карандыч нравоучительно тыкал большим пальцем назад в Никиту, не поворачивая при этом головы, и говорил:
— Вот видите, вот она, ваша революция.
Никита молчал, наслаждаясь спектаклем. Наконец они приехали. Карандыч с достоинством вышел из машины, и сунул пятерню в окошко.
— Позвольте, мой дорогой друг, пожать вам руку. Приятно увидеть еще одного такого же, как я, защитника человеческих ценностей в этом погрязшем в разврате и бесчинствах городе.
Водитель с не меньшим достоинством пожал протянутую ладонь и заметил:
— Да я вообще-то так… Но если надо, то я кого хошь… И вам спасибо.
Расцепив рукопожатие, Карандыч посмотрел на Никиту и строгим голосом сказал:
— Я надеюсь, мой друг, вы не обидите нашего прекрасного водителя. Мне кажется, он заслужил сегодня поощрения.
Никита, изо всех сил сдерживая смех, сделал большие глаза и ответил:
— Безусловно, всенепременнейшим образом оплачу все издержки нашего лихого извозчика и даже присовокуплю сверху.
Карандыч отпрянул, как от удара. Его переиграли. Он думал, что он один знает толк в изысканной речи в этом автомобиле, но короткий Никитин спич убедил его в обратном.
— Да-да, мой друг, — потерянно сказал Карандыч и пошел в глубь двора.
— Вот это мужик. Образован, а нас, шоферюг, понимает. Вот таких бы побольше, да в депутаты, а то в министры и в президенты. Вот тогда бы дело пошло. — Водитель с умилением смотрел вслед удаляющемуся Карандычу.
— Вы даже не знаете, насколько вы правы, — ответил Никита, захлопывая дверцу.
— Зря смеешься. Молод ты еще, чтобы смеяться, жизни ты не видел. А вот он ее повидал, поболее, чем ты. Много вас щас таких развелось… — со злобой сказал таксист и дал задний ход.
Тот самый дом был совсем рядом. За плетеной металлической сеткой сидел скучающий сторож и совершенно безразлично смотрел на приближающихся Карандыча с Никитой:
— Вы
— Дом посмотреть, — ответил Никита.
— А разрешение у вас есть?
— Есть.
— Тогда заходите.
Сторож был не ветхозаветный старичок, а вполне нормальный современный парень около тридцати пяти лет, в кроссовках «Найк» и в кожаной куртке. Но спрашивал он «кто идет?» с таким безразличием, что его можно было принять за старика. Никита с Карандычем вошли в подъезд. Карандыч потрогал стену:
— Спасибо тебе.
— За что?
— За то, что дал возможность еще раз коснуться этих стен. Ты знаешь, когда вы здесь все перестроите, я даже не представляю, как я буду жить. Ведь в моей жизни все исчезло, умерло, и только эти стены поддерживают меня. А вы сделаете здесь что-нибудь современное, и будете правы, это ваш поганый капитализм. Знаешь, даже когда я не могу войти в этот дом, но могу на него смотреть, мне этого достаточно. Но вы же сам дом уничтожите, оставите только фундамент.
— Мне нечего тебе возразить, — ответил Никита. — Сосредоточься на том, о чем я тебя просил. Объясни мне, где ты нашел тетрадку. Покажи мне именно ту дыру, или антресоль, или место под ванной — но я хочу, чтобы это было именно то место, и чтобы ты не врал. Если не помнишь, где ты ее взял, будем сидеть здесь сутки, и я буду ждать, когда ты вспомнишь.
Никита взял его за рукав цветастой рубахи, и они твердым шагом направились в бывшую квартиру Карандыча. Кухонный стол все так же стоял на своем месте. И даже две табуретки сохранились. Они сели. Карандыч рассматривал родные стены, как будто он десять лет был в плену. Он глядел на них, зная, что часа через два его отсюда выгонят, и пытался насладиться любой самой незначительной мелочью:
— А вот смотри, все вроде забрал отсюда, а вот об этом забыл.
Никита обернулся и посмотрел вслед за пальцем Карандыч. Кусок старых обоев с потускневшими золочеными розочками, и больше ничего.
— Хотел на память их оставить, эти обои, при которых мы с нашей женой жили, — пояснил Карандыч, — да все откладывал.
Никита оторвал отвисший кусок обоев и отдал Карандычу. Тот с большой скоростью и очень умело сложил его вчетверо и упрятал во внутренний карман. Удовлетворенно похлопал по карману и сказал:
— Тетрадку я твою нашел в соседней квартире на нашем этаже. Пойдем.
Они прошли через площадку в квартиру напротив. Около двери стоял маленький деревянный конь. Такой же был у Никиты когда-то. Он был ободранный, грязный и совершенно забытый. Никита осторожно отодвинул его ногой с дороги.
Карандыч сначала прошел в гостиную и осмотрел разукрашенный подтеками потолок. Потом направился на кухню, оттуда в спальню, затем в детскую. Никита все это время стоял в длинном коридоре. Карандыч вышел к нему и развел руками: