Сержант милиции. Обрывистые берега
Шрифт:
— Так что же вы мне посоветуете? — как–то виновато проговорила Вероника Павловна.
— Своей дочери я бы посоветовал гнать в три шеи такого проходимца. E чем раньше, тем лучше.
— Так что же — разводиться? — еле слышно вымолвила Вероника Павловна пересохшими губами.
— А это уже вы решайте сами. В таких делах советчику — первый кнут.
Уже после того как на лестничной площадке за дворником тяжело захлопнулась дверь лифта, Вероника Павловна еще долго, словно в стопоре, стояла в коридоре и широко раскрытыми глазами смотрела в зеркало на стене. Смотрела и не узнавала себя: рот, изогнутый в
Из этого состояния ее вывел телефонный звонок. С боязнью сняла Вероника Павловна с рычажков трубку. Больше всего она в эту минуту не хотела, чтобы звонил Альберт. Но звонил он. Сразу же, даже не дав ей сказать полуфразы, он осыпал ее привычными для него нежными словами: «мое солнышко», «мой ангел», «ласточка», чертыхнулся, что не предполагал, когда уходил из дома, что может не застать на кафедре научного руководителя, которому он должен передать главу диссертации, тут же по пути ругнул его, назвав «старым склеротиком». Свой взрывной монолог кончил сообщением, что вынужден срочно поехать к профессору на дачу и что возвратиться домой он сможет только завтра к обеду.
Обдав Веронику Павловну каскадом нежностей и не дождавшись ее ответа, он извинился, что опаздывает на электричку, и из телефонной трубки понеслись рвущие душу короткие гудки зуммера.
«Развязка наступает сама собой…» — подумала Вероника Павловна и беспомощно рухнула в кресло, стоявшее рядом с журнальным столиком.
Глава тринадцатая
В Смоленск приехали в десять утра. Облитые солнцем деревья привокзального скверика после дождя искрились сверкающими каплями на темно–зеленых резных листьях кленов, на разлапистых кронах немолодых лип, на пестрой, полыхающей всеми оттенками радуги, цветочной клумбе.
Еще в Москве, за день до отъезда группы, Аполлинарий Каллистратович, осененный неожиданно пришедшей в голову мыслью, дал в шесть городов Белоруссии и в Смоленск телеграммы со стереотипным текстом, написанным им под копирку: «Советский комитет ветеранов войны просит разместить в одной из гостиниц вашего города группу школьников–экскурсантов четырнадцать человек руководством Колюжного Аполлинария Каллистратовича. Надеждой на обеспечение генерал–полковник Шабанов…»
Эти телеграммы он адресовал на коммунальные отделы тех городов, через которые проходил маршрут экскурсантов.
Только в одном Минске получилась небольшая заминка: из горкомхоза телеграмму с курьером доставили в гостиницу, но кто–то из очередных дежурных администраторов не зарегистрировал ее, и она, не получив распорядительную визу ни главного администратора, ни директора, забытой осталась «лежать под сукном» у дежурной службы.
Директор гостиницы, к которому с письмом Комитета ветеранов войны и с квитанцией телеграммы в адрес Минского горкомхоза обратился Аполлинарий Каллистратович, в первую же минуту понял, что с Москвой и таким солидным учреждением, как Комитет ветеранов, шутки плохи, а когда он вызвал дежурного администратора и та принесла ему телеграмму с визой начальника отдела горкомхоза «Обеспечить», то тут же распорядился предоставить московским школьникам места из резервных полулюксовских двухкомнатных номеров с телевизором, с холодильником
— Вот так администраторы теряют премиальные, а туристы за этот урон получают полулюксовские номера!.. В природе, братцы, все уравновешено.
Сразу же с перрона вокзала Аполлинарий Каллистратович позвонил из телефонной будки в горкомхоз и, убедившись, что его телеграмма три дня назад передана в гостиницу «Смоленск», собрал группу и, как–то по–особенному возбужденный — было видно, что выходка Юрия Ротанова не выходила у него из головы, строго предупредил:
— Никаких персональных маршрутов, никаких отлучек!.. Хватит с меня одного Ротанова! А сейчас проверить свои вещи и всем — в городской автобус. В гостинице «Смоленск» места для нас забронированы.
Последними в цепочке, слегка отстав от всех, по направлению к автобусной остановке шли Валерий и Эльвира.
— Я с Бонапартом договорился. Он отпустит меня на четыре часа, якобы по его заданию. Причину он найдет. А вот ты… Что ты ему скажешь, если уж так хочешь поехать со мной?
Эльвира, склонив голову, шла молча, словно вопрос был задан не ей.
Прошедшую короткую ночь она почти не спала, долго никак не могла придумать, какую причину ей найти, чтобы отстать от экскурсии и вместе с Валерием поехать на кладбище. Наконец решила: «Скажу, что нездоровится. Болит голова…»
— Я спрашиваю тебя — что ты ему скажешь?
— Скажу, что больна… E останусь в гостинице, — спокойно, как давно решенное, сказала Эльвира. — Лишь я одна из всех нас не имею пока ни одной отлучки от группы за все двенадцать дней. Он мне поверит.
В гостинице разместились с удобствами. В номерах на двоих были телефоны, ванная и горячая вода. Все были довольны. Больше всех — Аполлинарий Каллистратович. Валерию даже показалось, что тревога за выбывшего из группы Ротанова постепенно улеглась в его душе.
После завтрака, когда вся группа собралась в холле и в ожидании экскурсовода и автобуса расселась в мягких креслах перед телевизором (повторно показывали вчерашний детективный фильм), Аполлинарий Каллистратович объявил, что автобус пришел, что экскурсовод ждет внизу и что Валерию он разрешает, как человеку, хорошо знающему Смоленск и его достопримечательности, навестить свою тетушку, которую он не видел много лет. E тут же, бросив строгий взгляд на Валерия, сказал:
— Только предупреждаю: к обеду, к пятнадцати ноль–ноль, быть в гостинице! Если у тетушки есть в предместьях Смоленска свой сад, не забудь прихватить с собой пару сеток. Сейчас внизу случайно услышал, что сады Смоленщины ломятся от яблок.
Шутка Бонапарта всем пришлась но душе. Со всех сторон в сторону Валерия полетело:
— У меня две свободные сетки.
— Возьми мой чемодан! — заикаясь, предложил подслеповатый Саша Коробков.
— Валера, если не получится с яблоками, прихвати на всю братву свежей картошки, я в этом году еще не пробовал, — пробасил из угла Олег Новиков.
— Кончайте треп, внизу нас ждут! — крикнул из коридора самый непоседливый из группы Кирилл Пустошкин.
Когда все вышли из холла, Аполлинарий Каллистратович увидел, что Эльвира как сидела в кресле у окна, так и осталась в нем сидеть неподвижно.