Сесиль Родс и его время
Шрифт:
…Оба посла немолоды. Старшему — Бабияну, как считали европейцы, семьдесят пять лет, младшему — Мчете — шестьдесят пять. У Мчете к тому же плохое сердце и слоновая болезнь. Но оба безропотно облачились в европейские костюмы и отправились в путь.
В карете ехали по Трансваалю. Претория, Йоханнесбург. Президент Крюгер оповещен о необычном посольстве. Но с билетами в дилижанс все равно заминка: как это — «ниггеры» и вдруг поедут на внутренних местах… Самим послам плохо: от непривычно долгого сидения у них страшно распухли ноги.
Моунд не может нахвалиться на Бабияна.
«Славный,
О способностях Мчете, второго посла, Моунд тоже был высокого мнения, вот только характер у него якобы оказался труднее. Но легко ли быть всегда в хорошем расположении духа, если у тебя слоновая болезнь и больное сердце, а ты блуждаешь по совершенно чуждым странам, где тебя никто не понимает и где смотрят на тебя как на диковинного зверя. Ты целиком зависишь от провожатого, белого человека, которому вообще-то не до тебя. И как скованно чувствуешь себя в чужеземном облачении, в костюме из синей саржи…
Кимберли. Железная дорога, поезд, локомотив. Какое громадное напряжение они, должно быть, испытывали. Ливингстон вспоминал, как несколько человек из народа, соседнего с ндебелами, решили отправиться в Англию вместе с ним. Он взял только одного, по имени Секвебу. Ливингстон не мог нахвалиться на него. «Секвебу учился английским словам и стал любимцем как матросов, так и офицеров». И все же «постоянное напряжение», в котором теперь находился ум Секвебу, пишет Ливингстон, привело к тому, что «он сошел с ума», прыгнул за борт и погиб…
Но послы Лобенгулы справились. Иногда в их глазах мелькает ужас, но они быстро его подавляют. Чтобы не выдать себя, не показать свою слабость, Бабиян первые полчаса в поезде стоит, высунувшись из окна.
В Кейптауне — заминка. Ждут неделю, другую… Потом выяснилось, что задержка — дело рук Родса. Известие о посольстве было для него большим ударом, раздосадовало и взбесило его.
Он уже и без того встретился с кучей новых трудностей. Миссионеры во главе с одним из южноафриканских епископов, узнав о продаже огнестрельного оружия Лобенгуле, резко осудили Родса. Не помогли заверения его сторонников, что ндебелы все равно не умеют стрелять и в их руках эта тысяча ружей не представляет реальной опасности.
Но, главное, группа Гиффорда-Коустона вела в Лондоне яростную кампанию против Родса, и не без успеха. Так что ндебельское посольство было ему совсем некстати. И он сразу же принялся чинить послам помехи. Был пущен слух, что эти два ндебела — не индуны и даже не старейшины и что поэтому на них никак нельзя смотреть как на полномочное посольство. А сопровождавшего их Моунда Джон Моффет назвал «феноменальным лжецом». Вероятно, так оно и было, только вот позволил бы себе Моффет столь сурово осуждать Моунда, если бы тот был человеком Родса?
Во всяком случае известно, что, когда Моунд прибыл в Кимберли, Родс попытался его купить, нисколько не интересуясь его моральными качествами. У Родса
И действительно, в Кейптауне послов задержали надолго.
Но потом все вдруг изменилось. Робинсон перестал чинить препятствия.
За спиной индун состоялся сговор. Министр колоний лорд Натсфорд посоветовал группе Гиффорда — Коустона объединиться с Родсом. Обе стороны согласились. У них, собственно, не было другого выхода. В борьбе возникло положение, которое в шахматах называют «пат». За Гиффордом — Коустоном стояли влиятельные лондонские круги, за Родсом — немалые силы в Южной Африке да и в Англии. Подумав, обе стороны решили, что лучше действовать сообща.
К моменту, когда послы ндебелов отплывали из Кейптауна на старом корабле «Мавр», торг уже начался. Родсу они были больше не страшны, а Моунду — не нужны.
Но индуны этого не знали. Думали, что ничто не изменилось. И надеялись.
Океан они видели впервые, как и почти все в своем необыкновенном путешествии. Но у них не появилось подавленного состояния. Они даже не поддались морской болезни.
Посольство привлекло к себе такое внимание пассажиров, что даже великосветская дама, леди Кэвендиш, удостоила их своей беседы. Она заверила их, что они и их король могут не сомневаться в существовании «Великой белой королевы», поскольку сама леди Кэвендиш ее хорошо знает и неоднократно целовала ее руку. Один из послов спокойно ответил ей:
— Мы верим, раз вы так говорите. Но мы хотим поглядеть и своими собственными глазами.
Лондон встретил жителей жаркого юга суровым холодом: был самый разгар зимы. «Но они, — свидетельствует Моунд, — вели себя со спокойным достоинством, насколько позволяли холода».
Африканцы в Лондоне уже не были редкостью. Их часто можно было встретить в порту. Но эти — из самых глубин дикой Африки, да к тому же послы правителя загадочной страны, золотоносного Офира… Они, конечно, не могли не привлечь к себе внимание английской публики.
Они высадились в Саутгемптоне, сели там на поезд. Когда прибыли на станцию Ватерлоо, на них набросились журналисты. Да и потом, когда послы жили в лондонской гостинице «Бернерс отел», им не раз приходилось сталкиваться с назойливым любопытством журналистской братин.
Наверно, сенсационный характер посольства и заставил королеву Викторию принять их буквально сразу, на третий день их пребывания в Лондоне. Или сыграло роль простое женское любопытство?
В королевскую резиденцию в Виндзор их сопровождали высшие чиновники. В самом дворце вдоль пути послов были выстроены отборные, самые рослые лейб-гвардейцы в красочной форме. Это должно было произвести впечатление на ндебелов.