Сесиль. Стина (сборник)
Шрифт:
– Ну, – спросила Сесиль, – какое вы составили о нем впечатление?
– Хорошее.
– Без оговорок?
– Почти. Он умен и знает свет. И я полагаю, безупречен в том, что касается его образа мыслей.
– Но?
– При всей своей живости и сангвиническом темпераменте, он, судя по складке у рта, своенравен, и, вероятно, склонен к навязчивым идеям. Боюсь, если он что-то заберет себе в голову, то попытается пробить головой стену. В нем чувствуется шотландская закваска. Все шотландцы упрямы.
– А мне он показался податливым и весьма легким в обращении.
– Да, в обычных будничных мелочах.
Сесиль умолкла, явно сникнув, а потому придворный проповедник продолжил свои наставления.
– Впрочем, милостивая моя государыня, вы не обязаны принимать моих замечаний более серьезно, чем они того заслуживают. Все, что я сказал, – лишь впечатления и предположения.
– Напротив, мне не хватает одиночества. Для меня так называемая светская жизнь – все, что угодно, только не радость и не утешение.
– Потому что общество, где вы вращаетесь, не отвечает вашим запросам. Вот вы улыбаетесь, а ведь это так, милостивая государыня. Вам нужны люди чистосердечные, люди, которым язык дан, чтобы выплескивать, а не скрывать свои мысли. И к таким чистосердечным людям принадлежит господин фон Гордон. Такое он, по крайней мере, производит впечатление. Поддержите знакомство с ним, и в вашей жизни появятся свет и радость, которых вам так мучительно не хватает.
Она покачала головой.
Но он участливо взял ее за руку и сказал:
– Ну, что еще приключилось, голубушка? Вы должны избавиться от своей меланхолии. Не во власти нашей церкви отверзать небеса и причислять людей к праведникам. Но если мы имеем истинную веру, то Господь прощает нам вину. У нас есть эта радостная уверенность, и вы не должны терзать себя мыслями, которые расшатывают эту уверенность. Я хорошо знаю, в чем причина ваших постоянных сомнений. Она в смирении, отличающем вас от тысяч других людей. И пусть оно остается с вами, ваше душевное смирение. Но смирение бывает двоякого рода: перед Господом и перед людьми. Смирение перед Господом никогда не может быть чрезмерным, но, смиряясь перед людьми, мы можем зайти дальше, чем следует. Так вы и делаете. Разумеется, считать других лучше себя – прекрасная черта и верный признак благородных натур, но, лелея в себе эту черту, мы впадаем в заблуждения и причиняем урон и вред далеко не только себе самим. Говоря так, я не выступаю в защиту гордыни. Да и как бы я мог? Ведь гордыня есть воистину зло, корень всяческого зла, чуть ли не более, чем алчность, она привела к грехопадению ангелов. Но между гордыней и смирением стоит нечто третье, чему принадлежит наша жизнь, и это просто смелость.
Он встал, и они оба подошли к ограде балкона, чтобы полюбоваться на раскинувшееся перед ними цветочное царство. Некоторое время они молчали. Первой заговорила Сесиль.
– Смелость! У меня хватило бы смелости, если бы не мрачные предчувствия. Счастливые дни, оставшиеся в моем прошлом, какому обстоятельству я ими обязана? Только тому, что он, кого ваша доброта хотела бы сделать моим другом, семь лет путешествовал по свету и стал чужим у себя на родине. Он не знает ничего о трагедии, носящей имя Сент-Арно, и еще меньше о том, что привело к этой трагедии. Но как долго еще он будет находиться в неведении? Он быстро освоится со здешней жизнью, возобновит старые знакомства и однажды узнает обо всем. И в тот самый день…
Она замолчала и, казалось, не сразу решилась продолжать.
– Да, друг мой, – сказала она, все более волнуясь, – однажды он узнает обо всем, и в тот день радостная мечта, которую я должна лелеять, растает, как дым. И нужно сказать, мне очень повезет, если она только растает. Но если она обретет форму…
– Тогда? Что тогда, голубушка?
– Тогда каждый день наполнится страхом и опасностью. Мою душу преследует воспоминание, от которого я не могу избавиться. Послушайте. Мы тогда были в Тале, Сент-Арно, я и господин фон Гордон, гуляли по берегу Боде, болтали и собирали цветы. И вдруг меня ослепила кроваво-красная вспышка на другом берегу. Это раскаленное закатное солнце осветило лесной бук. И Гордон стоял на фоне бука, словно охваченный пламенем. Понимаете, я чувствую, что эта картина была для меня если не предзнаменованием, то предостережением. Ах, друг мой, давайте не будем его удерживать, это не принесет счастья ни ему, ни мне. Вы единственный человек, желающий мне добра, единственный, кто искренен
При этих словах она вся затряслась и задрожала, и придворный проповедник, который знал, что такие истерические припадки можно снять только отвлечением на другие темы, а если это не помогало, то почти безжалостной строгостью, отвел ее на прежнее место.
– Этот избыток чувств, милостивая государыня, и есть, в сущности, злейший враг вашей души, которого вы должны остерегаться. Это не добрый ангел, это ваш демон. Чрезмерные эмоции, которые рядятся в религиозные одежды, не будучи религиозными, не имеют цены в очах Господа, ни даже папы. Я сам имел случай убедиться в этом.
Трезвый тон собеседника удивил Сесиль, но от наблюдательного придворного проповедника не ускользнуло и то, что он произвел свое благотворное действие.
– Да, милостивая моя государыня, – продолжал он, участливо взяв ее за руку, – ни даже папы, в чем я сам имел случай убедиться. Возможно, вы не забыли, что я в свое время был домашним учителем юного графа Медема [127] и сопровождал его в путешествиях. Во время нашего пребывания в Риме мы с ним однажды отправились морем в Террачину [128] . Случилось так, что на том же корабле совершал поездку старый Григорий XVI [129] , тогда ему было много за семьдесят. Как сейчас вижу его идущим по палубе в окружении слуг. Он направляется к навесу, поставленному для него рядом с рубкой. Но едва он расположился под навесом, какая-то пассажирка, растолкав слуг, бросилась к его ногам и обхватила его колени. По-видимому, она приехала в город из провинции и теперь, громко перечисляя свои грехи, умоляла Святого отца об отпущении. Некоторое время он выслушивал ее причитания, но когда они затянулись, подошел к борту корабля и молвил, холодно и отстраненно: «Una entusiasta» [130] .
127
Граф Медем. – Один из представителей курляндского рода графов и баронов, многие из которых были на государственной службе Российской Империи.
128
Террачина – итальянский город-курорт на берегу Тирренского моря.
129
Григорий XVI – Бартоломео Альберто Капеллари (1765–1846), Папа Римский в 1831–1846 гг.
130
«Фанатичка» (итал.)
Сесиль смущенно и недоуменно смотрела в одну точку, но страх и трепет явно отступили, так что придворный проповедник смог продолжить свои назидания.
– Ну, милостивая государыня, – говорил он, все более смягчая тон, – не гневайтесь на меня за отсутствие снисхождения. Я же знаю, как живо вы все воспринимаете и сколько в вас здравого смысла. В конечном счете, эта история приободрит вас. Существуют заповеди спасения, они хлеб и вино жизни. Но это не минеральная вода, не нюхательная соль, чтобы в любой момент выводить нас из обморочного состояния. В этой области нет ничего внезапного, но только постепенное. Душевное выздоровление – это тихое возрастание, и чем глубже вы проницаете верою избавительную смерть Иисуса Христа, тем надежнее и прочнее будет мир в вашей душе.
Глава девятнадцатая
Пока придворный проповедник вел этот разговор с Сесиль, Гордон плелся домой по другому берегу канала. Однако, миновав опоры железнодорожного моста, пресекающего улицу, он сначала свернул влево, на оживленную Потстдамскую набережную, чтобы без помех предаться своим мыслям. Заметив, что здоровье его приятельницы улучшилось и не ведая о перемене в ее настроении после его ухода, он поддался охватившему его радостному изумлению. Да, в Тале Сесиль предстала перед ним как красивая дама, постоянно жаждущая, несмотря на свою меланхолию, знаков внимания и восхищения. Но сегодня он увидел бодрую, ясную духом женщину, так что роман, сочиненный его фантазией, довольно быстро начал блекнуть.