Сессия: Дневник преподавателя-взяточника
Шрифт:
Он ушел, а я остался пребывать в совершенно расстроенных чувствах. Что, если я неправильно истолковал это его заключительное рукопожатие?
Через час я, так и не дописав до конца положенные строки в журнале, выхожу из стен универа, и на лестнице, ведущей в Г-корпус, натыкаюсь на Гульгину Шакурову. Девчонка чисто внешне – натуральная мартышка: даже гримировать не нужно. Но характер у нее легкий, а смех такой, что его можно записывать в автоматику для детских игрушек. Она стоит под навесом здания в красной футболке и потертых джинсах, то и дело поеживаясь. Сегодня весь день исключительно ясное небо, но для плюс пятнадцати ее одежда действительно не самая подходящая.
– Здравствуйте,
Опять по поводу какого-нибудь предмета, думаю я. Ну, уж нет – хватит! Я, конечно, против тебя ничего не имею, и ты мне чем-то даже нравишься. Но я, слава Богу, договорился с Бочковым, и больше никакие копеечные приработки мне не нужны. Тем более, что кроме денег, предложить тебе, обаятельной обезьянке, нечего, хотя наверняка ты сама бы не прочь.
– Здравствуйте, Гульгина, – с деланным безразличием говорю я. – У вас ко мне есть вопрос?
– Да, Игорь Владиславович! – радостно верещит она. – По поводу перевода на бюджетное. Вы не могли бы мне помочь?
«Что-то новенькое…».
– А в чем именно должна заключаться помощь? И вам вообще какой смысл переводиться сейчас, уже почти на четвертом курсе, на бюджет?
– Экономия тыщ пятьдесят получается! – уверенно говорит мне Шакурова. – Сейчас надо деканату отдать полтинник, и к диплому сэкономишь столько же.
– А деканату – это кому именно?
– Зинаиде Максимовне. Через одну из девочек.
«Упс! Интересная информация – несмотря на то, что ее и можно было спрогнозировать из общих соображений».
– А через какую девочку?
– Да в принципе любую. Обычно через Полину Хлопьеву, хотя это сама Зинаида Максимовна выбирает, через кого с ней связаться. Но сначала я должна с ней поговорить сама и сказать, что хочу перевестись.
– Тогда в чем проблема-то, Гульгина? Я-то здесь зачем нужен?
– У меня есть конкурентка, за которую хлопочет Ильдар Мулланурович…
«А-а, Ильдар! Ушлый парень, конечно! В свои неполные тридцать уже и замдекана, и в мэрию кем-то там устроился».
– Кто это – конкурентка?
– Фаллахова. Вы ее знаете – она из нашей группы. Редко на занятия приходит, но она такая – заметная…
«М-да! В отличие от тебя, голуба, она действительно симпатичная».
– Я помню Фаллахову, Гульгина. А почему, интересно, Ильдар за нее хлопочет?
– А он дружит с ее парнем, который тоже у нас учится. Ну, можно сказать, с ее мужем – они уж давно живут вместе. И он, короче, ей всю сессию закрывает.
– Кстати! – обрадовано восклицаю я, радуясь зацепке. – Для этого перевода, наверное, действительно нужно как минимум очень хорошо сдать сессию, да еще и не одну. У вас с оценками вроде бы не очень? Вы по поводу этого как раз?
– Нет, Игорь Владиславович. Сессию я и сама закрою. Но я не смогу ничего выпросить у Зинаиды Максимовны, пока Ильдар Мулланурович толкает эту Фаллахову…
«Интересно, он ее только в одном смысле толкает?»
– Ну, а вы думаете, Гульгина, что я вам здесь смогу чем-нибудь помочь? Ильдар – в плотном контакте и с деканом, и с Зинаидой Максимовной тоже. Если есть такое решение – перевести на свободное место Фаллахову, – а я думаю, что оно есть, то здесь уж ничего не поделаешь. Извините.
– Ну-у, я могла бы вас щедро отблагодарить, Игорь Владиславович… – она надувает губки и заглядывает мне прямо в глаза.
«М-да, вот ситуация! Была бы ты посимпатичней – раз, и занимался бы лоббированием твоей конкурентки кто-нибудь не из нашего деканата – два, я бы, конечно, не отказался помочь тебе! А сейчас – прости!»
– Нет, Гульгина! – я стараюсь говорить твердо и даже строго. – Это пустой номер, совершенно понятно. Знаете, почти у всех адвокатов есть правило: не браться за заведомо проигрышные дела. Вот и я тоже не хочу браться за аналогичное дело. Вы уж меня извините – вы знаете, что я к вам хорошо отношусь,
– Ну… – девчонка явно расстроена, но ничего – переживет. – Ладно тогда, Игорь Владиславович. До свидания!
– До свидания!
Она поднимается под навес здания, задрав голову вверх, как будто ощущая на себе первые капли начинающегося дождя. На самом деле, конечно, дождя нет и не намечается. Но даже если б он и был, с теми напрягами, которые создало навязчивое предложение Нуриануллина, мне сейчас не то, что дождь – и тропический ливень не повод отвлекаться от размышлений. О том, как же все-таки дальше будут разворачиваться события. Я медленным шагом подхожу к автобусной остановке. До интересующего меня в данный момент места идет куча всякого транспорта – вот, например, виднеющийся за светофором сто пятьдесят пятый пазик. Через минуту я плюхаюсь на его теплое сиденье и от испытанного совсем недавно стресса прикрываю глаза. Вскоре автобус будет проезжать мимо изображаемой на всех туристических буклетах колокольни, Боголюбского собора и отреставрированной Воскресенской церкви с часовней Вседержительницы, но мне сейчас нет до них никакого дела. Все эти красоты, как и помнящие знаменитых исторических персон белокаменные башни, я видел несчетное количество раз, а вот если я сейчас ошибусь (при условии, что уже не ошибся), то потом рискую долго не увидеть не только эти заслуживающие внимания туристов строения, но и все остальные, имеющиеся в нашем славном городе.
Один Великий Писатель какое-то время жил в Волго-Камске в скромном двухэтажном доме на улице, названной впоследствии в его честь. Через двадцать минут моё оцепенение в автобусе приходится прерывать потому, что двери неказистого пазика с шумом раскрываются на остановке, обязанной своим ребрендингом тому самому Великому Писателю. Не вполне уверенным от волнения шагом я выбираюсь из «маршрутки» и прохожу вперед метров двести.
Перед зданием Д-корпуса нефте-химического университета – бывшего особняка, превращенного после семнадцатого в учебного заведение, – до сих пор красуется памятник одному невинно убиенному революционеру. Хотя революционер наверняка был не таким уж и невинным – как пить дать в свое время сам чужой кровушки сполна полил, но в громких скандалах типа расстрела царской семьи не участвовал, и его отлитое из чугуна изображение сохранилось на видном месте до сих пор. Как, впрочем, и того, кто был главным толкачом всего мутилова, которое некоторые до сих пор именуют «Великой Октябрьской революцией». Тот толкач и поныне блистает своей металлокопией на самой что ни на есть центральной площади – прямо перед зданием местной администрации, давно перешедшей на классово чуждые пролетариату позиции. Одно время я долго не мог взять в толк, почему сие железо не отдают на переплавку, но потом, как мне кажется, понял причину. Эти истуканы ежедневно напоминают руководству – что вуза, что области – об их славной партийно-комсомольской молодости. А если бы у них не было этой молодости, то не было бы и нынешней обеспеченной старости.
По широкой парадной лестнице я поднимаюсь на второй этаж и, пройдя еще несколько метров, открываю дверь абонемента технической литературы. Время – половина шестого, но, как ни странно, народу внутри много – три шепчущихся о чем-то девчонки и двое парней, занятых поисками то ли того, что стоит прочитать, то ли того, что можно украсть. За служебной стойкой никого нет, но я-то знаю, что там в глубине, за стеллажами с книгами, древним советским холодильником и рассохшимся от времени шкафом, меня ждет Она – моя Любовь и, я надеюсь, моя будущая жена. Из раскрученных голливудских звезд она больше всего похожа на Монику Белуччи, только губы у нее значительно тоньше, чем у итальянки. Ее зовут, как и супругу Сальвадора Дали, – родители постарались с выбором имени, ничего не скажешь. И мне это только дополнительно льстит.