Сессия: Дневник преподавателя-взяточника
Шрифт:
Ответом мне является лишь молчание, а по отведенному в сторону взгляду своей без пяти минут жены я понимаю, что все мои подозрения насчет ее друга детства были отнюдь не беспочвенны.
Я поднимаюсь со стула и, накинув сумку на плечо, начинаю движение к выходу. В ту же секунду Гала вцепляется мне обеими руками в локоть:
– Подожди! Не уходи!
Ударом ребра ладони я сбрасываю с себя ее пальцы. Кажется, я отбил ей при этом запястья, но по большому счету – да и по малому тоже – мне это сейчас пох…й. Я ускоряю шаг; слышу, как Гала идет вслед за мной, но больше не пытается меня схватить. Дохожу до двери и напоследок оборачиваюсь. Вижу, как она стоит у своего рабочего места – практически так же, как это было двадцать лет назад, когда я ее впервые увидел. Я до сих пор благодарен одной из своих преподавательниц, Виолетте Вадимовне, что она привела тогда нас – школьников, занимавшихся углубленным изучением экономики – в читальный зал Д-корпуса нефте-хима. Разница лишь в том, что сейчас по щекам
Я нажимаю на дверную ручку и выхожу в коридор. Следом за мной раздается глухой стук закрывшейся двери. Поблизости ни одного человека: все ушли на фронт приятного досуга. Я спускаюсь по лестнице, прохожу мимо сонной вахтерши и, выбравшись на оперативный простор улицы, сворачиваю, вопреки своему обыкновению, направо. В конце концов, удобная остановка автобуса, идущего в мой район, есть и у Парка, а, если бы я пошел обычной дорогой, Гала смогла бы меня увидеть из своего окна. Чего бы мне сейчас хотелось в последнюю очередь.
По пути начинаю подводить итоги последнего месяца и семестра в целом, которые оказались самыми впечатляющими за всю мою богатую преподавательскую карьеру. Первое: я планировал получить для себя лично, не считая доли Бочкова, сумму, равную зарплате за пятилетку ударного честного труда, а в итоге получил за пятимесячник. Второе: у меня была рискованная, но высокооплачиваемая работа, а теперь в ближайший год даже намеков на нее не просматривается. Третье: у меня имелись грандиозные проекты вояжей по Европе и Азии, теперь же мне светит разве что поездка в Питер. Четвертое: у меня не было опасных и при том – влиятельных врагов, сейчас они появились. И пятое: раньше у меня были планы женитьбы этой осенью на девушке своей мечты, теперь нет ни планов, ни девушки. А потому новостей в обозримом будущем теперь не предвидится и, соответственно, записей в дневнике – тоже.
Внезапно мне приходит совершенно нестандартная для моего нынешнего состояния идея. Единственным минусом её является то, что я забыл чёртов зонтик дома, а при нынешней переменчивой погоде высока вероятность вымокнуть за городом до нитки – всё-таки довольно значительное время придётся идти пешком. Но, быстро отбросив сомнения (скорее всего – потому, что сейчас мне на всё наплевать, в том числе и на то, чтоб было «сухо и комфортно»), я решаю отправиться туда, куда везут абсолютно всех гостей нашего города. Вся фишка в том, что, хотя и везут-то всех, но данное место от этого не становится «избитым», «заезженным» и оттого недостойным посещения. Я, конечно, бывал там не раз и не два, но лишь как праздношатающийся турист, а не как человек, переживающий психологический кризис и нуждающийся в созерцании чего-то душеспасительно-умиротворяющего. Одним словом, «вечного». Я подхожу к Парку и уже через минуту запрыгиваю в автобус, идущий в сторону Максимовского шоссе. По нему проходит весь транспорт, на котором можно доехать до остановки под названием «Глафира».
Стены монастыря семнадцатого века, если называть вещи своими именами, – новодел: после революции обитель была превращена в руины. Но основа всё-таки ещё та, старинная. Это как раз и притягивает всех, в том числе меня, кому не лень тратить время на созерцание культурных достопримечательностей нашей родины. Проходя арку колокольни, я машинально смотрю на прикрепленную слева табличку с именами богобоязненных спонсоров сего заведения. Интересно, новое начальство уже включили? Наверняка же не с пустыми руками сюда в прошлом году приезжало. Навстречу мне выходит улыбающийся мужик с видом председателя колхоза советской эпохи и, очевидно, в приливе желания побалагурить зачем-то сообщает мне то, что и без него общеизвестно:
– Вот сказано же – кто здесь раз побывает, тот обязательно вернется!
И показывает при этом рукой на табличку. Бывают же любители ляпнуть «для завязки» что угодно, лишь бы потом о чем-нибудь потрындеть – хотя бы и с первым встречным…
– Кто-то – наверное, а некоторые уже вряд ли – смеюсь я.
– Все вернутся, – уверенным тоном говорит мужик.
Не желая поддерживать никчемный треп, я дружелюбно улыбаюсь этому придурку и прохожу внутрь монастырской территории. Несколько секунд взвешиваю, к какому из соборов мне лучше направиться – к Петропавловскому или тому, что в просторечии называют «Армянским». Потом понимаю, что ни туда, ни туда мне не нужно, а надо совсем в другое место.
Спустя несколько минут я вышагиваю по тропинке, огибающей серп озера. Тропа витиевато петляет посреди сосен, в воздухе витает запах хвои, то здесь, то там слышится пение птиц (мне так и хочется думать, что эти птахи – вовсе не лесные, а райские), а то, что воздух – не сырой после вчерашнего ночного дождя, как в городе (здесь, к счастью, даже не накрапывало), придает ему дополнительные сто очков в моих глазах. Наконец, нахожу одно из тех мест, которые стремятся выбрать любители фотосъемки – чтобы все монастырские башни одновременно отражались в озере. Вид, конечно, почти волшебный, воскрешающий легенды о Беловодье и Граде Китеже. Я понимаю людей, которые стремятся сюда едва ли не каждый выходной. Формально – набрать
Я не сразу осознаю, сколько времени я так пролежал. Вначале мне кажется, что часа три, потом чудится, что минимум четыре. Вынув мобильник, я понимаю, что нахожусь здесь уже пять часов. Надо бы и в путь собираться – до остановки не так уж близко. Отряхнувшись, я несколько секунд смотрю на то место, где только что лежал. И потом, отчасти не желая портить местную природу, отчасти из-за стремления сохранить эти измятые страницы как частичку Глафиры – почему-то мне кажется, что в следующий раз вернусь сюда не скоро, – я сворачиваю газетные листы и заталкиваю их во внешнее отделение сумки. В последний раз оглядываюсь на озеро. Пора!…
…Уже видя метрах в двухстах впереди меня горстку людей, собравшихся в ожидании автобуса, я ускоряю шаг и нагоняю одиноко вышагивающую бабку с клюкой. Я машинально оборачиваюсь и замечаю, как эта сухощавая старуха с белым платком на голове и незапоминающимися чертами лица внимательно смотрит на меня цепким взглядом. Таким, как, по моим представлениям, оценивают своих предполагаемых жертв обладающие даром гипноза цыганки.
– Вот, сынок! – скрипит она своим голосом, как ключ в ржавом замке. – Бог-то все видит! Поэтому ты и пришел сюда!
Так, думаю – всё ясно: типичная чокнутая. Я больше не смотрю назад и увеличиваю темп, но слышу слова, несущиеся мне вслед:
– Убери гордыню, сынок! Это самый страшный грех! Смирись, и тогда всё у тебя будет хорошо!
Эх, думаю я, идиотка ты старая! Возможно, мне действительно пора остепениться или вообще сменить профессию. Но главное не в этом, а в том, что ты прожила, наверное, целую жизнь с ценностями, которые по большей своей части ни хрена не стоят. Ты бы знала, что, если б все были такими смиренными, как того требует твоя дебильная вера, то я бы никогда не съездил ни в Перу, ни в Италию, ни в Камбоджу, а только дрожал, как последняя тварь, живущая на государственное подаяние, как наверняка дрожишь ты, ожидая прихода смерти. И именно потому, что некоторые из подчиненных мне деток не были смиренными, я сейчас здесь, не знающий, куда податься и что делать дальше. Да, последние четыре года я жил не самой нравственной жизнью. Я мздоимствовал; растлевал тех, кто и сам растлеваться был не прочь, но эти четыре года были по-своему самыми счастливыми в моей жизни. Если бы ты была существом мужского пола моего возраста, совсем не факт, что ты бы на моем месте делала иначе. И даже если б ты сейчас, будучи уже дряхлой бабкой, работала вместе со мной и брала со студентов бабки, я бы тебе ни слова не сказал, потому что ты заслужила право на обеспеченную старость. А вместо всего этого ты бредешь одна по дороге и порешь всякую чушь. Но не исключено, что я зря тебя сейчас крою, на чем свет стоит. Быть может, что мы все – и я, и те, кто одной со мной профессиональной принадлежности, и даже ты, растерявшая последние мозги, – виноваты лишь в том, что живем в гнилое время. Время, когда надо или брать, что попадается под руку, или прямой, как эта трасса «Волго-Камск – Москва», дорогой сходить с ума от безысходности.