Сестра морского льва

Иванов Юрий Николаевич

— Спасибо. Почему запретное? Ну, во-первых, оно зарождающееся: когда-то было там большое лежбище, да браконьеры его разгромили. Ну а во-вторых, надо, чтобы для котишек какое-то спокойное прибежище на острове было. Смекаешь? Пускай плодятся. В будущем это лежбище вроде бы как резервуаром станет: коты начнут оттуда расселяться по другим бухточкам. В общем, воспроизводство…

— Говоришь, бухта Урилья? — переспросил Волков, размышляя.

— Так вот: охранять лежбище некому. Штат есть, а человека нет: окладишко дохлый — сто рублей. Но зато какая там природа! Послушай, Волков, может, посидишь там хоть на период забоя, пока зверобои не уедут с Большого лежбища?

— Да какой идиот будет сидеть в твоей бухте?! Природа! Ха! — выкрикнул Аркаха, хватая Волкова за руку. — Друг, давай-ка выпьем.

Понял-нет?

— Минутку, дорогой, — сказал Волков, отодвигая его от себя, а потом вернулся к разговору с женщиной. — Нет, Мать, все это слишком сложно. Как говорят испанцы: «Мучо трабаха, покито песо» — «Много работы, мало денег».

— А что в нашей жизни просто? — спросила Анна Петровна, не удостоив внимания того, что говорят испанцы, и, шумно отодвинув стул, вышла в соседнюю комнату. Что-то там упало, звякнуло, потом она снова появилась с винчестером в одной руке и с какими-то бланками в другой. Поставив винчестер возле себя, она резким движением руки расчистила место на столе и положила на него бланк. «Временное трудовое соглашение» — было написано на нем. Анна Петровна твердо сказала: — Ну, договорились. Вот тебе винчестер. Итак, пишу: «Мы, нижеподписавшиеся…» Ваганов, познакомьтесь, отвезешь Волкова в Урилью. Итак, как твое имя и отчество?

— Валерий Александрович, — машинально сказал Волков, беря в руки тяжелый, крупного калибра винчестер. Мать уже начала писать, и Волков хотел ей сказать, что все это глупости, что никаким он инспектором быть не может, смешно даже, как вдруг возле дома послышались грубые мужские голоса, загромыхали ступени крыльца, дверь рывком распахнулась, и в дом вошли несколько мужчин.

— Здорово, Мать! — рявкнул один из вошедших. — С корабля да на бал? Вот уж кстати!

В доме сразу стало тесно. Те, кто сидел за столом, повскакали со своих мест, и Волков догадался: это и есть Хозяин. Только Ваганов, он внимательно разглядывал на свет мундштук от трубы, остался сидеть на скрипучем табурете да Анна Петровна, кивнув вошедшему, продолжала заполнять бланк. Сбросив брезентовую куртку на пол, шумный мужчина распорядился: — Толик, марш на «Кайру». Барсуков и ты, Аркаха, чего тут расселись? И ты, Ваганов, иди-ка на свой пароход, готовь машину: через полчаса пойдем на лежбище… Эй, Мать, чего ты там пишешь?

— Садись: ешь, пей, — сказала женщина. — Чего расшумелся-то? Чай, не в своем доме-то. И бакланцам дай поесть, а уж потом…

— Я им дам поесть, я их сейчас накормлю! — загремел мужчина. Отставив винчестер, Волков пригляделся к человеку. — Они полдня с двигателем провозились, завести не могли, позорники! Берите хлеб, мясо — и марш на сейнер. И глядите мне, ежели через полчаса движок опять не заведется!

Толик позвал Бича и быстренько удалился, Ваганов протер чистой тряпочкой мундштук трубы, убрал его, снял с легким кряхтением с себя трубу и поднялся. Молча, торопливо забрав кое-какие продукты, грохоча сапогами, мужчины направились из дома, а когда его покинули женщины, Волков и не заметил. Поинтересовавшись у Ваганова, все ли необходимое для зверобоев загружено в трюм сейнера, Хозяин проводил капитана до двери и подержал ее, пока тот выволакивал на улицу трубу, а потом сел напротив Анны Петровны.

Теперь свет от лампы упал на его лицо. Погрузневший и еще больше раздавшийся в плечах, немного постаревший, с блестящей коричневой промоиной посреди головы, сидел за столом гостеприимного дома Сашка Филинов своей собственной персоной. Что-то дрогнуло в его буром от загара лице с пристальными зеленоватыми глазами. Напряженно уставившись на Волкова, он покачал отрицательно головой, как бы говоря самому себе: ну нет, такого не может быгь!.. А потом захохотал, вскочил, отшвырнув табурет, и ринулся к Волкову.

Глава 2

В океане

Белый дьявол

— Па-адъем, искатели приключений! Все на палубу. Рыбалить! Волков открыл глаза и некоторое время не мог сообразить, где находится. Он лежал на койке, покрытый тяжелой и остро пахнущей овчинной шубой. Ах да, это же «Кайра». Ну да, он находится на сейнере, а сейнер держит курс на лежбище, везет продукты и снаряжение для зверобоев, да и самих

зверобоев тоже. Однако отчего такая тишина? Не слышно работы двигателя, плеска воды… На якоре, что ли, стоим? Волков закрыл глаза, очень хотелось спать, и вспомнил, как еще в темноте с бухты разнесся вой тифона «Кайры», извещающий, что на сейнерах все готово к отходу на Большое лежбище, и они поднялись из-за стола. О чем же они спорили с Филиновым? А, бог с ним… Анна Петровна дала Волкову толстый и тяжелый, как кольчуга, свитер, принесла высокие резиновые сапоги и несколько пачек патронов для винчестера. Снова завопило с бухты, и они втроем — он, Филинов и Мать — отправились на берег. Но потом Волков их оставил и отправился к Альке, надо было попрощаться с ней, хотелось сказать девочке какие-то очень добрые слова, но ее не оказалось дома. Наверно, страшно одной, вот и ушла ночевать к кому-то. Он все же походил между домов, выкрикивая «Алька, Алька», но никто не отозвался, и тогда, зайдя к ней в дом вновь, и выбрав кое-что из своих вещей, и запихнув все это в рюкзак, полученный тоже у Матери, Волков зашвырнул чемодан под кровать и помчался к бухте. А там уже «пушил» бакланцев Филинов: опять у них двигатель не заводился, к тому же механик лыка не вязал, да и капитан «Баклана» был хорош. Трудненько у них с кадрами, подумал Волков, да и «Баклан»-то… смотреть тошно на посудину: ржавый, помятый, запущенный до предела. А ведь эти сейнеришки неплохие посудинки. Когда-то и он на таком пахал соленую водичку. Руки бы приложить: поскрести, посуручить, покрасить…

Отдернув занавеску, Волков посмотрел вниз, он спал «на втором этаже». Кто-то протяжно зевал; послышался смех. Присев возле по-детски крепко спящего Толика, Аркаха Короед совал мальчишке в ноздрю сухую травину. Протиснув ладони между коленок, Толик морщился, вздыхал, но не просыпался. Очки его висели на гвоздике, возле лица, а над койкой был сооружен прогнувшийся от тяжести, весь заваленный книгами стеллаж. Просто удивительно, как только мог Толик протискиваться под него. Перестав жевать, Короед всунул травину поглубже, Толик чихнул, вскочил и ударился головой о стеллаж. Аркаха захохотал и потопал к трапу. За ним на палубу пошли и другие мужчины: пятеро зверобоев, которых снял с «Баклана» и взял с собой на «Кайру» Филинов.

— Послушай, Волков. Тебе надо познакомиться с Пургиной, — сказала Мать, когда Волков спрыгнул на палубу кубрика. Она стояла перед мутным, в черных оспинах зеркалом и расчесывала густые волосы. «Какая же она Мать? — подумал Волков, посмотрев на нее. — Ей еще, пожалуй, и сорока-то нет…» Зажав в зубах шпильки, Анна Петровна поглядывала на Волкова через зеркало. Женщина скрутила волосы жгутом и пронизала их шпильками. — Она тут у нас начальница охотничья на всем острове. Так, может, тебя высадить в Каланьей? Там она сейчас. Оттуда до Урильей рукой подать. Километров восемнадцать.

— Это что ж, пять пудов продуктов и барахла на себе тащить? — спросил Волков. Сев на чью-то койку, он достал из рюкзака пачку табаку, набил им коробку. — Не выйдет, Мать. Аня, как ты? — послышался тут голос Филинова, Теперь в нем не звенел металл. Голос, пожалуй, был более извиняющимся. — Ты меня прости, что вчера расшумелся: эти бичи с «Баклана»…

— Я еще с тобой потом поговорю, — предупредила его Анна Петровна. — Ворвался, расшумелся. Тобой скоро детишек пугать будут. Иди-иди! Не подлизывайся.

Филинов шепнул что-то женщине, та, засмеявшись, оттолкнула его, поглядев на Волкова, тут и Филинов заметил, что они в кубрике не одни, и, кашлянув в кулак, вышел на палубу.

Набросив шубу на плечи, холодило, Волков поднялся по гулкому трапу, открыл дверь и… ничего не увидел. Пусто. Не было ни берегов, ни океана, ни солнца. Вернее, океан был, метров пятьдесят в одну сторону, столько же — в другую. А дальше сплошной стеной стоял туман, и из него выкатывались сизые, как крыло голубя-почтаря, волны. Катились одна за другой, подныривали под сейнер, валяли его. Чертыхнувшись, Волков с ненавистью глядел на плотную белую стену: нет мерзостнее штуки в океане, чем туман. Для мореплавателя он что повязка на глазах. Хорошо, если идет твое судно где-то в стороне от больших морских путей, да локатор, этот судовой ангел-хранитель, не барахлит, и ты знаешь, что он не подведет тебя.