Сестра печали
Шрифт:
— Да-да-да! Очень глупо! — сказала Леля. — И нечего смотреть на мои ноги.
— Я и стараюсь не смотреть, но они же перед глазами. Ножки у тебя — что надо. А что глупо?
— Я поступила глупо, вот что! У меня бывают такие выходки. Ты должен был меня остановить.
— Тебя остановишь! — Я взял берестяной черпачок и стал вычерпывать за борт воду. Лодка свободно плыла по течению. Мне виден был то высокий правый берег, то дальний лес — там, далеко, за пойменными лугами левого.
— Давай пересаживаться, только осторожно.
— Совсем немножко, — ответила она. — Была бы одна, так, наверно, больше бы испугалась, а с тобой не так страшно.
— Факт, я бы тебя спас. У тебя и челка очень удобная для спасения. Схватил бы за челку — и плыл бы до берега.
— Так вот почему тебе моя челка нравится, — засмеялась Леля. — А я-то думала…
— Что ты думала?
— Нет, ничего… Вот уже и наш берег виден. Все в сирени!
— Леля, только ты не смейся, вот что я тебе скажу. Знаешь, когда кто-нибудь очень нравится, а все идет без всяких происшествий, то хочется иногда, чтобы с этим человеком какое-нибудь несчастье случилось, чтобы сразу его выручить. Ну, пожар там или еще что-нибудь. Только чтоб никому от этого плохо не было, разве что самому себе. Это я глупости говорю?
— Нет, совсем не глупости, — строго ответила она. — Я понимаю… Вот мы и приехали.
Я выскочил на береговой песок, подтащил лодку, чтобы не унесло. Здесь было уже совсем тепло, пахло сиренью и нагретой зеленью. За узкой полоской песка берег взмывал вверх, весь лиловый и белый от сирени. Поднявшись по узкой тропке, мы с Лелей стали ломать ветки то с одного, то с другого куста.
— Здесь ее слишком много, никакого интереса нет, — сказал я. — Все равно что веники ломаешь.
— Ты просто ленивый, — ответила Леля сквозь ветки. — Еще не набрал настоящего букета, а тебе уже надоело. Помочь тебе?
— Ясно, помоги!
Она положила свой огромный букет на тропинку и подошла ко мне.
— Вот эту ветку нагни, — приказала она. — Нечего лентяйничать.
Я нагнул большую ветку, и Леля стала отламывать от нее веточки для букета. Она была совсем рядом со мной, ее плечо касалось моего плеча, и, когда она тянулась за сиренью, я чувствовал на щеке ее дыханье. Совсем нечаянно я выпустил ветку, и та с мягким влажным шуршаньем взвилась вверх. Леля потеряла равновесие и оперлась на мое плечо.
— Леля!.. — сказал я. — Лелечка!..
— Что? Ну что? — тихо проговорила она, глядя мне в глаза. Но вдруг послышался какой-то шорох, чьи-то негромкие шаги. Леля покраснела и отодвинулась от меня. Мы с неловкой внимательностью стали выравнивать гроздья в моем букете.
— Коварный старик идет, — шепнула мне Леля. По тропинке спускался маленький старичок с козлиной седой бородкой. На нем была военная выгоревшая фуражка без козырька, заплатанные брюки галифе и пестроватый пиджачок из домотканого сукна.
— Вот так так! — звонко пропищал коварный старик, подойдя к нам. — По цветочки,
— Не одолжите ли папиросочкой, молодой человек? — продребезжал коварный старик, придвинувшись ко мне и обдавая меня спиртным запахом. — Грешен, грешен, люблю хорошей папироской полакомиться.
— Нате, пожалуйста. — Я раскрыл пачку дорогих «Борцов», и старик забрал сразу три папиросы, поблагодарил и пошел вниз по тропинке. Перед тем как скрыться за поворотом, он обернулся к нам и звонко прокричал:
— Я не то чтобы против, чтобы сирень брали, но ломайте культурно, самостоятельно, без вредительства!
— Какой смешной, — сказала Леля. — Он, говорят, в кладбищенской сторожке самогонку потихоньку гонит… Давай снесем сирень нашу в лодку, а сами гулять пойдем.
Мы отнесли букеты вниз. Я забрался в лодку, взял оттуда еду. Мы сели на песок. Леля развернула свертки, расстелила газету.
— Скатерть-самобранка, — сказала она. — Ты ешь.
— Царский обед, — высказался я. — Хлеб слегка подмок, но масло, колбаса!.. Где ты ее достала?
— В Хмелеве сходила-съездила, там вчера давали. А что?
— Так. Ты мне как-то говорила, что тетка твоя мясного почти ничего не ест, да и ты не очень любишь.
— Но ты же любишь сардельки, — сказала Леля. — Вот я и купила колбасы, раз нет сарделек. Мне хотелось немного о тебе позаботиться.
— Даже странно как-то, — заявил я. — Кто-то вот идет в далекий магазин и покупает жратву специально для меня. Ни одно существо в юбке еще не делало этого.
— Значит, я первая в юбке, которая ходила для тебя в магазин? А ты доволен?
— Очень. Очаровательная девушка берет авоську и топает ради меня в Хмелево.
— Не говори глупостей. Это только тебе так кажется.
— Что кажется?
— Ну то, что ты обо мне сказал.
— Это не я сказал, а Злыднев. «Очаровательная девушка». Это его персональные слова.
— Это идет очаровательная девушка. — Леля встала, растрепала челочку, сделала большие глаза и пошла по песку нелепой, деревянной походкой. — Так ходят очаровательные девушки?
— Садись и ешь, — сказал я ей. — Или давай купаться, пока мы не съели всего.
— Ты купайся, — ответила Леля. — Раздевайся и купайся. Я не буду.
— Но почему? Вода не такая уж холодная.
— Я не буду, — повторила она. — Только ты не смейся.
— Чему не смейся?
— Видишь ли, тетя моя, как узнала, что я поеду с тобой за сиренью, спрятала куда-то мой купальник. Я его искала, искала, а она говорит: «Ума не приложу, куда он делся». Вообще она считает, что девушка не должна купаться наедине с молодым человеком.