Сестра
Шрифт:
— Объяснишься, тетушка?
Царевич брезгливо, как дохлую крысу, приподнял письмо за кончик. Анна явно задергалась.
— Ты о чем, Алешенька.
— А вот об этом. Думать надо, кому и что писать!
— Не писала я! То враги подбросили!
— Конечно… и они ж тебе предложили написать, что я Соню хочу вместо Марфы за Корибута выдать?
— Не было в письме такого!
Алексей хищно улыбнулся. Ловушка была из самых простых, но Анна Морозова и так выдающимся умом не отличалась, тем более спросонок.
— А все остальное — было? Ну и какого
Аввакум благочестиво перекрестился, но царевича одергивать не спешил. Анна заметалась, бросила взгляд влево, наткнулась на двух старших царевен, покосилась вправо, но там сверкала глазами Софья, протопоп Аввакум сжимал крест с таким видом, словно собирался его вразумляюще приложить к доносчице — и женщина пошла на прорыв.
— А что я — неправду написала?! Блуд у вас тут! Разврат, Содом и Гоморра! И к геенне огненной вы все катитесь, еще и души детские невинные за собой тянете!
— Ну да, на улице-то они куда как поближе к вратам райским были, — проворчала себе под нос Софья. Протопоп положил ей руку на плечо.
— Не злись, юница. Придет твое время.
Софья бросила на него внимательный взгляд. Умный мужчина, ничего не скажешь.
— Да неужто? — Алексей Алексеевич прищурился. — с каких это пор законный брак блудом стал?
— Был бы законный — не был бы тайный…
— Иногда не все объявлять надобно, — усмехнулась царевна Анна. — Да не тебе меня и судить. Сказывали мне служанки, как ты к Воину притереться пыталась!
— И на Стенечку косилась! — рыкнула Татьяна. — Моя б воля — я бы тебе сейчас косы-то проредила, гадюке!
— А потому слушай мое решение, — царевич был спокоен. — сейчас вещи пойдешь собирать, а с рассветом уедешь в монастырь. Посидишь там, помолишься…
— Нет!!!
— А будешь упорствовать — свяжем и силой повезем. Как умом скорбную, — прогудел Аввакум.
— Батюшка, и вы! Заступитесь, нельзя же так!
Анна если и не рухнула перед Аввакумом на колени — то только потому, что была серьезная опасность получить в лоб от Софьи. Царевна сжимала кулачки так, что намерения ее были любому ясны.
— А доносить на родных да близких — лучше? Лжу писать, неблагодарностью на доброту их отвечать? — Аввакум был и сам не лучше. Его мечта тоже могла бы рухнуть из-за сварливой бабы, так как к ней относиться? Тут никакого благочиния не хватит!
— Да на какую доброту! Никому я тут не нужная…. — Анна некрасиво распялила рот, словно собираясь рыдать.
— А что ты сделала, чтобы нужной быть? — Татьяна шагнула вперед, сестра ее едва удержала, чтобы царевна не кинулась на противницу. — ты хоть кому что доброе сделала? Чем помочь решила? Нет, ты целыми днями здесь змеей шныряла, разнюхивала да ужалить примерялась! Мерзавка неблагодарная!
Уж кто-кто, а Татьяна имела право на подобные слова. Она-то оказалась тут в положении той же Анны. А потом — поди-ка! Девочек учить рисованию начала, втянулась, интересно ей стало, себя нашла, любимого нашла… просто надо было идти вперед, а не в себе замыкаться да врагов искать.
Ну а ежели
Анна Морозова все-таки упала на колени и взвыла волчицей.
Жизнь была кончена. Монастырь — это же хуже смерти! Ни мужа, ни детей, ни — че — го…
Только вот сочувствия она не дождалась ни от кого из присутствующих.
Потом было многое. Поспешные сборы служанками всего ее барахла. Рыдания и истерика Анны, прекращенная путем выливания воды на повинную голову. Утешающие речи протопопа.
Ну и перед рассветом — отправка кареты.
Одним словом — поспать никому этой ночью не удалось.
Софья проводила взглядом карету — и лично подожгла то самое письмо. Посмотрела, как горит плотная бумага, довольно усмехнулась. Может быть, рукописи и не горят. Но к доносам это точно не относится! Прощайте, Анна Морозова!
— Сонюшка, сестричка моя любимая! Век тебя помнить буду!
Тщеславной Софья никогда не была, но благодарности от Марфы ей были весьма и весьма приятны. А то нет?
Сколько им пришлось преодолеть — подумать страшно! Как вопили бояре, как сверкали глазами, как ругались…
Пытались ругаться.
Сильно-то не выходило, знаете ли.
Милославские во всем поддерживали царя, а значит и все, кто за ними стоял — тоже. Им-то выгодно было, что их семя и на чужбине прорастет. Фортуна у фаворитов такая — сегодня лежишь, а завтра бежишь. И бежать, случись что, лучше не в неизвестность, а под крылышко к племяннице.
Бояре, конечно, пытались поднять лай. Но призрак Матвеева, незримо витающий над их головами, (хоть после смерти послужил) сыграл свою роль.
Когда понимаешь, что заговор-то был… одним словом — все Матвеевские выкормыши примолкли и не отсвечивали, а на остальных хватило и грозного царского рыка: 'Заговор учинить вздумали? Царя учить?!'.
Да, рычать пришлось не единожды, но в массе своей бояре оказались напуганы и не знали чего ждать.
Церковники тоже попытались поторговаться, вопя, что жених-то не православный!!! Но тут их быстро окоротил патриарх. Иоасаф был не лучшим человеком, но отлично понимал необходимость примирения. А этим крикунам дай волю! На лоскутки все раздерут, чтобы себе носки пошить!
Так что…
Соловецкого монастыря на всех хватит.
Тут же, кстати, выступил и протопоп Аввакум, который одобрил сей брак. И заметил, что на земле православной в своей вере разобраться не можем, а на чужую киваем. Это вообще всем церковникам не понравилось, но крыть было нечем. Новые святые книги, переработанные а — ля грек, оказались камнем, брошенным в воду — и круги шли такие, что захлебнуться недолго.
Подводя итоги — единодушия ни у кого не было, потом-то решение и удалось продавить. И конечно, кандидатуру самой Марфы. Царь еще колебался между ней и Евдокией, но когда поставил девушек рядом, когда спрашивать начал… вот тут царевна Ирина стояла и обтекала, поскольку видно было, что не тянет Дуня супротив сестры.